каждой секундой, взвод уже проигрывал бой, который толком ещё даже не начинался.
Выстрел из безоткатки с фланга оказался очень удачным – саперу вывернуло трак, машина развернулась на месте и задёргалась с механическим упорством насекомого, быстро переключаясь то на передний, то на задний ход. Танк, видимо уверившись, что здесь мин больше нет, бодро выкатился из?под его защиты и пошел прямо к командно–наблюдательному пункту, на ходу стреляя из башенного пулемета.
Прапорщик стиснул автомат с такой силой, что, казалось, сейчас сломается дерево рукояти и цевья. Все тактические ухищрения и задумки, тщательно выученные из уставов и опробованные на изнурительных тренировках вылетели из головы. Осталась лишь иррациональная и жгучая обида на командование бригады, которое, наверное, что?то сделало не так, если все идёт настолько скверно. Множество возможных команд и указаний роились в его голове, но ни одно не казалось достаточно хорошим. Варианты сталкивались, мешались, перебивали друг друга.
— Пропадем! Отступать надо! – прокричал кто?то чуть в стороне. – Отойдем и закрепимся снова!
Один из пехотинцев вдруг бросил винтовку и пополз обратно, в тыл, смешно перебирая ногами, штаны комбинезона сбились у него на заду складчатой горкой. Прапорщик, действуя, словно во сне, поднял оружие и выстрелил дезертиру в спину, даже не окрикнув.
— Держаться! Не отступать! – сипло крикнул комзвода, в его голосе не осталось командирской уверенности, словно он не приказывал, а полемизировал.
Вражеские миномётчики сменили наводку, мины редкой цепью ложились вдоль мелких, едва ли по пояс, траншей. Кто?то истошно завопил от боли. В следующее мгновение осколок ударил комвзвода в шею, под край каски, и воин умер на месте.
Но в этот момент случилось чудо.
Машина была удивительно странной, как будто собранной из нескольких частей, грубо сваренных наживую. Корпус как у грейдера, вытянутый, на трех осях и шести широких колёсах. На балочном корпусе разместилась вращающаяся платформа со сложным открытым механизмом и гидроприводами, даже не прикрытая щитом, но с длиннющим стволом без дульного тормоза. Точнее с двумя стволами – толстым и тонким, в одном блоке. За сложным казёнником громоздились два здоровенных барабана, похожих на бочки для газойля в автопоездах. Довершала картину кабина, как у обычного крана, прижавшаяся сбоку, словно приставленная в последний момент на единственное более–менее свободное место.
Удивительный агрегат, гремя и стуча, выкатился к пригорку, у которого окопались ракетчики. С подножки грузно спрыгнул здоровенный мужик с солидным пузом, отчетливо угадывавшимся даже под мешковатой формой. Мужик тряхнул бородой и с ходу закатал в лоб одному из собравшихся «закрепляться снова» чем?то похожим на деревянный крест с оборванным шнурком.
— Что, отроки, испугались филистимлян?! – трубно, как мамонт, провозгласил он, перекрывая весь сторонний шум. – Бояться можно! Отступать – нельзя!
Мужик, при ближайшем рассмотрении оказавшийся Афанасием по прозвищу Пастор, припал к земле, но от этого его голос в громкости не потерял.
— Кто шагнет назад – прокляну, хоть и не в сане! И пристрелю на месте к чертям свинячьим! А ну, пали по безбожникам!
Оператор за стеклом кабины делал какие?то быстрые непонятные движения, машина рычала дизелем. Танк замер и начал разворачивать башню в направлении «грейдера». С неожиданной для громоздкой платформы быстротой новоприбывший агрегат повел стволом, в свою очередь выцеливая «Финдер», и открыл огонь.
Если закрыть глаза, то можно было бы представить, что прямо над ухом включили огромную дрель – пушка, переделанная из зенитной установки, палила с невероятной для одностволки такого калибра скорострельностью. Отдельные выстрелы сливались в дребезжащий гул, от которого вибрировали даже пломбы в зубах. Блестящие гильзы сплошным потоком летели в специальную корзину–гильзоприемник. Танк исчез в облаке ярких вспышек и снопов толстых искр – словно его тщательно, в несколько слоев обвязали шутихами и палочками бенгальского огня, а затем все разом подпалили.
Отец Афанасий, тяжело и трубно дыша, повалился рядом с ракетным расчетом.
— Едва успел, — сообщил он, с трудом перекрикивая зенитную «дрель». – Ну и чего балду пинаем?
Зенитка в течение нескольких секунд опустошила бочкообразный барабан. Пушка исходила клубами пара и страшно, по–змеиному, шипела. Стало понятно, что трубка, идущая параллельно пушке, это не дополнительное орудие, а трубопровод с водой или охлаждающей жидкостью, подающейся в кожух, охватывавший раскаленный ствол. С громким лязгом механизм перезарядки сменил барабаны, сверкая блестящими стержнями гидроприводов.
Танк, по которому прошлась лавина оперенных пятидесятимиллиметровых бронебойных снарядов, смотрелся весьма жалко. Как игрушка из бумаги, которую злые дети истыкали парусными иглами. С него сорвало весь обвес, от экранов до оптики, антенн и наблюдательных приборов. Двигатель ещё работал, за кормой курился черный выхлоп, но на боеспособность «Финдера» сейчас не поставил бы даже самый азартный игрок.
Второй барабан «грейдер» выпустил по вражеской пехоте. На этот раз заряды были не бронебойные, а разрывные. Небольшие снаряды взрывались облачками безобидного на вид дыма, осыпая пехоту шрапнелью. Потери в людях получились небольшими, но «ягеры» дрогнули и начали отступать. Не дожидаясь, пока ошеломленный мгновенной расправой враг опомнится, зенитка с утробным воем выпустила клуб черного дыма из выхлопных труб и бодро укатилась.
Гвардейцы переглядывались, ошарашенные неожиданным спасением.
— Когда же они бежали от Израильтян по скату горы Вефоронской, Господь бросал на них с небес большие камни до самого Азека, и они умирали; больше было тех, которые умерли от камней града, нежели тех, которых умертвили сыны Израилевы мечом, — звучно проорал Афанасий и перешел на более понятный язык. – Вы, сукины дети, сейчас сожрали главный противотанковый резерв батальона! Больше такой подмоги не будет! Кто старший по званию?!
— Теперь я… — несмело и негромко отозвался один из унтеров.
— Ну, так командуй, моавитянин! – возопил Пастор и, повернувшись к ракетчикам, обозрел их хозяйство.
— Так чего обалдуйствуем? – повторил он.
— Да вот… — старший расчета замялся на мгновение, пытаясь определиться, как обращаться к пастырю. – Не видно в полете снаряд! Не работает трассер! И, поди, разбери, брак это или саботаж!
Афанасий обозрел расчет из четырех человек и все снаряжение – снаряды в отдельных ящиках; распределительную коробку; катушку проводов; короба переноски оборудования, используемые как опоры пусковых; прицельный визор, совмещенный со стереотрубой, переносной пульт управления ракетой.
— Брак… Саботаж… И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь? Ещё раз забудешь вкрутить трассер, я тебе с душевной скорбью его в зад вставлю, — сумрачно пообещал он младшему оператору, ответственному за подготовку ракет к бою. Тот суматошно оглянулся на ящики и мгновенно сник, виновато втянув голову в плечи.
— Теперь так, – четко и деловито раздавал указания Афанасий. – Всю снасть тащите вон туда, под следующий пригорочек, — он указал, куда именно. – Пока минами не накрыло. А визор с пультом и телефоном – вон туда, на передовую, под навесик с маскировкой. Без команды не стрелять, ждать меня.
В этот момент командующий вражеским полком жестоко выговаривал обер–лейтенанту неудачливой кампф–группы, бездарно и бессмысленно потерявшей робосапера, танк, бойцов и время. Больше всего комполка боялся, что о промашке проведает сам нобиль, всезнающий и всеведущий, который как раз накануне ещё раз довёл до общего сведения, что танки и иная тяжелая бронетехника должны применяться массированно, не менее чем взводом за раз. Нарушителям Томас пообещал разные официальные кары, а неформально посулил собственноручно натянуть на макушку и завязать живописным бантиком то, что отличает мужчину от женщины. Учитывая, что нобиль исключительно редко опускался до низменных физиологических угроз, его слова обретали вдвойне мрачный смысл.
И все же комполка сквозь пальцы посмотрел на решение обер–лейтенанта атаковать на слабо
