расстояния – козырь «лучников».
Было жарко, немыслимо жарко – дизель и сложная аппаратура давали огромное количество тепла, прогревавшего боевое отделение, как хорошую парную. Но Лежебокова ощутимо морозило – главным образом от радиотишины и некой
— Заряжай, — скомандовал он.
Командир не торопился выводить оружие в боевой режим, чтобы не демаскировать низкопрофильную машину и ждал до последнего, теперь время пришло. Оператор пусковой, хоть и был испуган до смерти, свое дело знал. Загремела цепная передача автомата заряжания, длинный ящик лёг в захваты пусковой. Наводчик оторвался от приборов и, изогнувшись, как цирковой акробат, потянулся к казённой части, чтобы подсоединить провода для управления ракетой в полете. Эту операцию механизировать не смогли, да и не стремились, управление должно было идти по защищённому радиоканалу, а провода оставались на гипотетический «самый крайний случай». Вот он и наступил, самый, что ни на есть реальный и очень– очень крайний.
Загорелась жёлтая лампочка, сигнализирующая о том, что цепь замкнута, ракета включена в систему электропитания и наведения. Оператор развернулся обратно, мокрый как мышь, смахнул рукавом пот с лица и приник к стабилизированному прицелу.
— Вывожу, — глухо доложил он.
Лязгнули броневые створки, в открывшийся люк дохнуло ветром, несущим запах жжёной травы и дизельного выхлопа. Проворачиваясь на шарнире, пусковая описала дугу, выходя в боевое положение над башней. Потому?то танкоистребители и назывались «лучниками$1 — ракеты располагались и подавались к зарядке хвостовой частью вперёд, по ходу движения машины. А пусковая установка перемещалась вверх– вниз по траектории, сходной с движениями стрелка, достающего стрелу из колчана за спиной.
Там, уже наверху, небольшие пирозаряды отстрелили панели контейнера, оставив лишь одну, донную, которая теперь служила одноразовой направляющей. В сложном движении, похожем на взмах крыльев бабочки, раскрылись длинные хвостовые стабилизаторы, ранее прижатые к цилиндрическому корпусу снаряда.
Очередной парадокс техники, подумал подполковник. «Лучник» защищён от атомной угрозы вентиляторами для создания избыточного давления, сменными фильтрами, специальным противорадиационным подбоем изнутри. А вот закрытый кожух для пусковой довести до ума так и не смогли. Поэтому в бою экипаж при всех своих защитах может вволю дышать свежим воздухом и радиоактивной пылью.
Подполковник выбрал цель и указал оператору, тот быстро щелкал тумблерами на блоке автоматической выработки команд. В целом подготовка к запуску требовала тридцати последовательных операций, но юноша ни разу не сбился, проведя их даже с некоторой лихостью.
Лежебоков до боли, до хруста и звона в суставах сжал кулаки на рукоятях командирской оптики. Никто из танкоистребителей не стрелял, даже передовая линия молчала, замаскировавшись, хотя «механики», наверное, уже могли рассмотреть невооружённым глазом отдельные траки бронированной орды, накатывающейся на позиции. Все ждали его первого, «застрельного» пуска ракеты, которому надлежало открыть баталию.
Георгий Витальевич хотел сказать «пли», но горло неожиданно пересохло, он не мог выдавить ни слова. Словно незримые пальцы легли на шею, перехватив и речь, и самое дыхание. Страх, леденящий ужас наконец накатил, как прибой, как цунами, затопив сознание офицера. Пауза тянулась и тянулась – грань, разделяющая ожидание и свирепый, беспощадный бой. Миг, который становился бесконечностью.
Дальномер выдал «2.500». Лежебоков сорвал полумаску респиратора, судорожно вдохнул пыльный воздух и, по прежнему не в силах произнести ни звука, с силой ударил кулаком по основанию пусковой.
Оператор все понял без слов и белой, как мел, рукой с чуть подрагивающими пальцами нажал красный рычаг, выпуская на свободу крылатого демона.
Внешние динамики донесли гулкий и одновременно пронзительный шипящий звук, как будто миллиону гадюк одновременно наступили на хвосты. Из?за спины «механика» к вражескому строю устремились огненно–дымные следы, словно пылающие стрелы. Много стрел, Виктор точно знал, что «Драконов» меньше трех десятков, но в это мгновение казалось, что залп дало по меньшей мере в два раза больше.
Не дожидаясь попаданий ракет в танки, Таланов нажал гашетку пулемета – мощный рычаг на пружине, непосильный обычной руке. Сноп огня рванулся из дула, бешено работающий затвор выбрасывал гильзы одну за другой. Масса скафандра и стальные «руки» погасили отдачу, Виктор стрелял как из фантастического гиперболоида, указывая красно–фиолетовым пунктиром трассеров на транспортеры второй линии. И, отвечая ему, с боков, слева и справа такие же огненные спицы тянулись к вражескому строю, нащупывали мишени, вычёркивали из жизни технику и людей. Бешеному огню «механиков» вторили стволы ратников ополчения, залпы четырех самоходок и пяти безоткатных пушек.
«Мы все останемся здесь. Но и вы дальше не пройдете»
«Не пройдете…»
Командир отдельного артиллерийского полка, в коем числилась атомная мортира со всеми приданными частями, пребывал в тщательно скрываемой ярости, приправленной не менее тщательно скрываемой растерянностью.
Артиллерия – это расчет и порядок — то, что совокупно охватывается труднопереводимым определением «Ordnung». Стрельба из пушки, особенно
Назначению и стилю орудия полностью соответствовал и персонал. Элитное соединение, все вежливы и подчеркнуто неформальны, обращение друг к другу только «камрад». У танкистов, в пехоте или в любом ином роде войск это казалось бы возмутительным, растлевающим панибратством. Но обслуга «мортиры$1 — совершенно иное дело. Здесь все чувствовали себя не столько солдатами, сколько смиренными служителями Бога Войны
Самому полковнику его маленькая армия всегда представлялась воплощённым в металле и плоти Орудием Рока, которое движется неспешно, готовится тщательно, а действует наверняка. Тем неприятнее было чувствовать себя не всадником атомного апокалипсиса, а каким?нибудь суетливым пушкарем, как какой?нибудь рядовой миномётчик из пехоты.
Все шло не так, с самого начала этой кампании – пересмотр планов, раздергивание эскорта, в первую очередь ПВО. Резкие перемещения, лишённые всякой гармонии и смысла, отражающие скрытую растерянность командования и его желание победить сразу везде. Этот хаос оскорблял полковника, лишал веры в упорядоченность армии, этого великого механизма продуманного и последовательного разрушения. А ещё более оскорбляла новая цель – не город, не оборонительный район, даже не вражеское соединение. Всего лишь жалкий транспортный узел – совершенно не та цель, что достойна очистительного огня убероружия.
Но приказы не обсуждают, их выполняют, в точности и в указанные сроки. Об ухищрениях, к которым пришлось прибегнуть для соблюдения графика, можно было сложить поэму. Или страшную и назидательную притчу о нарушении техники безопасности, походного порядка и всех остальных правил. Для того, чтобы уложиться в срок, пришлось даже отказаться от бетонирования площадки для орудия – обязательной процедуры, без которой мортира с её чудовищным весом и ещё более чудовищной отдачей буквально «плыла» в грунте.
Если бы не происхождение, закалка и ответственность, полковник рыдал бы навзрыд, собственными руками организуя такое вопиющее осквернение священного обряда подготовки к выстрелу. Но внешне он
