Простая горнолыжная любовь,Портяночный лоскут из гобелена:Измены нет, есть только пересменаДа красное вино «Медвежья кровь».Простая горнолыжная любовьОправлена в путевочную раму,Наряжена в чувствительную драму,Отравлена вином «Медвежья кровь».Но есть в ней все же что-то: есть и боль,Руки прикосновенье есть, разлука,Возникновенье имени и звука,У нежных губ слезы прощальной соль.Что мне с того, что вечен будет мир,Раз только миг мое существованьеПеред лицом ледового молчанья?Что мне с того, что ваш продлится пир?Что мне с того, что ты со мной нежнаТочь так, как ты была нежна с другими?Не перепутай, Бога ради, имя,А впрочем, что — какого мне рожна?Мы здесь, в глухих окраинных горахНа удивленье старенькой ЕвропеПодняли этот горнолыжный допингНа высоту. Куда девался страх?Иди, ни слова, мне не прекословь…— Вино, ботинки, лыжи… Так устала!— С утра вино и лыжи… Все сначала…Простая горнолыжная любовь.
Письмо первое
И. О.
Я сам тебя создал, придумал, отпечатал,Пребудет на тебе любви моей печать,Не вытравит ее ни третий твой, ни пятый,А потому должна ты мне меня прощать.И если я метусь, томлюсь, как на Голгофе,И если возношусь в свой лыжный парадиз,Ты, вспомнив обо мне за коньяком и кофе,Не забывай о том, что я сползаю вниз.Что в каждой, кто мелькнет, пройдет чуть-чуть поближе,Что в голосе чужом, в походке и рукеЯ вижу все тебя… Порою только лыжиУносят прочь меня, без мысли, налегкеВ долину, где река — быть может, речка Лета —В теснину, где сосна недвижной красоты.А ты в Москве дымишь последней сигаретой,Сжигая за собой последние мосты.
Письмо второе
И. О.
Отчего ж ты молчишь, моя дурочка,Кто губами твой рот запечатал?Мне московская узкая улочка
