обсмеяв себя мысленно, мальчик даже не стал оборачиваться, чтобы разглядеть получше. Вот точно не надо было про папу думать по дороге к метро!
… В храм он вошёл, вроде, никем не замеченный, даже бабушкой, сидящей за «свечным ящиком», где продавались свечки и иконки, но по привычке, мухой взлетев по лестнице, свернул ещё выше, во «второй кабинет» – комнату, где занимались, проводили свободное время и просто оставляли вещи ребята Рюрика. Во-первых, зарядку можно положить именно туда, а во-вторых… Замерев на лестнице за поворотом, Лесь прислушался, переводя дыхание.
Вроде бы, всё тихо, никто не вошёл в храм следом…
А, нет, кто-то поднимается по лестнице – шаги тяжёлые, мужские. Лесь осторожно спустился на несколько ступенек, стараясь не налететь на вёдра и швабры. Теперь от второго этажа его отделяло только полтора метра и полуоткрытая дверь. Вот мимо кто-то прошёл… Может, просто «захожанин», как таких Лена называет? Ну, зашёл, свечку поставил, ушёл и больше никогда здесь не появился… В пользу этому предположению говорило и то, что человек остановился у свечного ящика, дожидаясь, пока бабушка- свечница договорит по телефону. Лесь спустился ещё на пару ступенек и прислушался: ага, телефонный разговор закончился…
– Простите, а Ильин здесь не мелькал?
Лесь вздрогнул, шагнул назад, налетел ногой на ведро и чуть не рухнул, выгнувшись какой-то дикой дугой и с трудом успев опереться на стену. Перевёл дух, но сердце продолжало оглушительно стучать в висках, так что остальной разговор мальчик почти не слышал и не мог точно сказать, действительно ли человек говорил голосом точь-в-точь как у папы или послышалось.
Наверное, послышалось. Папа никогда его только по фамилии не звал, всегда – Лесь, Леська или хотя бы, как мама, Елисей – только так совсе-ем редко… Ну, Алексей в самом крайней случае, при посторонних.
Мужчина, кажется, ещё что-то спросил, но бабушка ничего ответить не смогла: как Лесь пришёл, она не видела и даже не поняла сейчас, что Ильин, он же «тёмно-русый такой мальчик», он же Алексей, и Лесь-друг-Юры – это одно и то же лицо. Подозрительный посетитель вполголоса сказал, что, мол, странно, то ли разминулись, то ли, скорее, Серёга что-то напутал. Ну, или что-то подобное, слышно было плохо – наверху как раз «зашевелилась жизнь», потому как скоро должна была начаться вечерняя служба.
А голос был не так уж и похож на папин, ниже и более хриплый. Вовсе не похож, если хорошенько подумать, просто у Леся нервы сдали, вот и ему почудилось. А то хорош он был бы, если б с криком «Папа!» выскочил – прямо в руки своему преследователю… Нет, нет, нет. Лесь потряс головой, прогоняя наваждение. Надо больше спать и вести спокойную, насколько это возможно, жизнь. Помнится, Тоша звал на дачу недели на две, пока у его мамы отпуск? Вот, отличный будет вариант. Они же как раз в субботу поедут, прямо завтра.
Успокоенный такими мыслями, Лесь выпрямился и отошёл, от греха подальше, от вёдер.
… Мужчина в это время, вроде, купил свечки и пошёл в сам храм. Лесь глубоко вздохнул, неторопливо поднялся в кабинет, бросил там рюкзак – хотя соблазн был велик взять пистолет с собой – и столь же медленно и спокойно спустился на первый этаж, свернул во двор и вошёл в храм с заднего хода.
Если подумать, ничего странного в произошедшем не было. И ещё далеко не факт, что это Лена во всём виновата, мало ли, когда Лесь был так неосторожен… Ладно, надо будет просто держаться подальше от храма пару дней, никто же его здесь не застал, так что, может, и обойдётся… Но лучше всего будет написать Тоше прямо сейчас и сообщить, что согласен и поедет.
Набивая смску, Лесь заглянул в трапезную и немедленно увидел Рюрика, пьющего в гордом одиночестве чай.
– О, привет!
– Зарядку привёз? – вместо приветствия поинтересовался Рюрик.
– А с работы точно положено так рано уходить? – вспомнил подозрение Ленки мальчик в ответ. – Лена-то в курсе?
– Да всё равно там никого нет, – отмахнулся Рюрик. – Я в двенадцать туда припёрся, посидел- посидел, прога не идёт, вот я и свалил, мы с Филиппом один хороший паб нашли, отмечали сегодня сдачу первого его на этой сессии «хвоста».
Лесь вздрогнул при слове «хвост», но быстро сообразил, что речь идёт о пересдаче экзамена. Рюрик заметил это и ухмыльнулся:
– Ты чего, шпионских романов начитался?
– Типа того…
– А, – сообразил парень, – ты о своём… Зарядку-то взял?
– Да принёс, принёс, я вещи в кабинет наш закинул, – успокоил Лесь, сам поражаясь, насколько легко соскочило с языка это «наш». – Только… в общем, сам за ней сходи, если срочно. Я не хочу в храме появляться.
– А чего так? – Рюрик поставил кружку на стол.
– Обострение паранойи, – не стал вдаваться в подробности Лесь. Раз вдашься, второй – а потом с обидой поймёшь, что тебе не верят. Вот и придумал такое объяснение, с которым никто и не спорит. К чужим глюкам проще относиться уважительно, чем к чужим проблемам.
Рюрик налил себе ещё чаю и захрустел овсяным печеньем:
– Не, мне не к спеху, – невнятно сообщил он. – Так спокойнее. Мама не будет каждый шаг по телефону контролировать, как итальянская мафия жертву…
Лесь тоже налил себе чаю, присел рядом и ничего не ответил, думая о своём, о паранойи. Ну и ещё, с опаской, об отце-настоятеле – он, конечно, благословил Леся сегодня ночевать вместе с Рюриком тут и явно знал о истории мальчика даже больше, чем тот рассказал… Но Лесь всё равно перед ним как-то робел и плохо верил в весёлый истории и фразы, о которых рассказывала Лена.
… Из кухни появилась повариха, тоже села чай пить, расспрашивая Рюрика о родителях, но Лесь в разговор не встревал, довольствуясь возможностью грызть печенья в неограниченном количестве и переписываться с Тошей. Потом Рюрик засобирался на службу, Лесь от нечего делать пошёл с ним – в храме хорошо думалось. С Тошей он уже всё обговорил, его мама, как друг написал, «прыгала от радости»… С определившейся на ближайшие две недели жизнью на душе стало как-то легче смотреть вперёд.
Перемигиваются на сквозняке свечи. Народу немного, за подсвечниками никто не следит, поэтому почти со всех свечек воск капает с методичностью метронома – видел такую штуку у Рюрика Лесь, метроном ритм отбивает, когда играешь на гитаре. Один из алтарников размеренно что-то читает, бабушки присаживаются на лавки, стоящие вдоль противоположной алтарю стены.
Того странного мужчины не видно, наверное, вовсе ушёл, а встреча с ним – единственное, чего Лесь сейчас опасается. Поэтому мальчик тоже присаживается на лавку недалеко от чтеца, пытается вслушаться в полузнакомые слова церковнославянского языка, но они проплывают мимо, мимо…
Мягкие, расплывающиеся в светящиеся пушистые шары огоньки свечей мигнули и смазались. Голова Леся откинулась назад, упираясь затылком в стену, рот приоткрылся, и мальчик заснул. Шутка ли, почти всю ночь не спал, негде было, бродил по Арбату и окружающим его улочкам, дошёл аж до Храма Христа Спасителя… Дремал урывками, а днём и вовсе не до того было, встречался со своим двоюродным братом – старшим сыном тёти Тани. Тот всё расспрашивал, как да чего, почему не приезжает, что Лесю, понятное дело, не нравилось, и приходилось ему изворачиваться как только можно.
После непростого разговора Лесь для успокоения помотался по Москве, в который раз мысленно благодаря маму, уговорившую его в своё время оформить постоянный проездной; поспав полчасика в Коломенском парке на прогретой солнцем траве, Лесь проснулся от смски Рюрика и поехал к Лене за зарядкой. Ничего удивительного, что сейчас, после нервной встряски и вкусного чая, его снова сморило… В конце концов, у него так постоянно случалось: опасность и расслабленное спокойствие чередовались не хуже полосок на зебре. Сегодняшний день, в общем-то, ничем не отличался от многих предыдущих. Все они были по мелочам разные – но по сути похожие.
… Сны были неприятные – с погонями, ненавистными и страшными воротами Центра и сегодняшним «захожанином», внешность которого, правда, Лесь так и не приметил. Прежде чем мальчик проснулся, ему показалось на миг, что и наяву над ним склонился этот странный мужчина, только в
