приду туда завтра утром с одной сумкой. Потом он поведет меня через джунгли, в обход лагуны, к следующему кокалю. А дальше — как повезет.
Четверо мужчин вели оживленную беседу на языке майя, обмениваясь новостями. Язык этот, с которым я уже был немного знаком, почти всегда звучит очень мягко и вполне соответствует сдержанности индейцев майя. Речь их постоянно сопровождается жестами, однако это не драматическая жестикуляция итальянцев (или других европейцев), а очень спокойные, мягкие движения. В основном движутся только кисти рук, обращенные к собеседнику ладонью. Удивительные жесты, удивительный язык, единственное прямое наследие времен, когда майя были властителями Кинтана-Роо. Современный Юкатан во многом мог бы позавидовать древним майя.
Процветающее некогда побережье с многочисленными портами, такими, как Йочак, Пуа, Пуэрто-Чиле и Ак, превратилось теперь в дикие джунгли, у края которых лишь кое-где можно встретить одну-две хижины.
Я стал расспрашивать Мигеля о чиклеро, мне очень хотелось узнать хоть что-нибудь о их жизни. Тема эта, видно, всем пришлась по душе. Вскоре и сеньор Месос, и Мигель, и двое других мужчин рассказывали о чиклеро всякие истории. Тут были и воспоминания об убийствах, совершенных чиклеро, и кровавые оргии в крупных поселках вроде Леона-Викарьо (унылом аде из рифленого железа, где я побывал на пути в Пуэрто-Хуарес). В общем все самое страшное, что мне говорили о чиклеро, оказалось правдой.
Очевидно, на побережье Кинтана-Роо в районе промысла чикле (участок джунглей от Тулума до мыса Каточе) действует несколько компаний, но для чиклеро самые важные компании — это два их собственных клана, которые постоянно ведут войну друг с другом. Тут я впервые услышал имя знаменитого Эль-Кавамо, бывшего главаря одной из этих партий (кавамо — большеголовая морская черепаха). Другой главарь и смертельный враг Кавамо получил ироническую кличку Ля-Тортуга (сухопутная черепаха). Из разговора я узнал, что три года назад Эль-Кавамо нашел в конце концов свою смерть. Этот человек, который всю жизнь выслеживал отдельных чиклеро из враждебного клана и убивал их, чтобы забрать у них чикле, был наконец схвачен возле Ака. Его поймали люди Ля-Тортуги, ранив при этом кинжалом в челюсть. Больше двух миль они тащили Эль-Кавамо до калеты Йочак, а оттуда на лодке увезли на Косумель. Он был убит на другой день в тюрьме. Слушая такие разговоры, я начинал понимать, что тут в монте было полным-полно этих чиклеро и что рядом с ними любой чикагский гангстер выглядел бы просто невинным ребенком. Основное правило чиклеро — стрелять при малейшем поводе и приканчивать своего противника ударом мачете.
Набравшись храбрости, я спросил, прекратилась ли теперь эта резня, и в ответ услышал совсем неутешительные слова. Нет, все остается по-старому до сих пор. Кажется, в январе, за три месяца до моего, приезда в Пуа, сеньор Месос нашел на берегу тело какого-то чиклеро с тридцатью ножевыми ранами.
— Бедняга умирал в течение восьми часов, — спокойно рассказывала сеньора Месос. — При каждом его вдохе высоко в воздух взлетала струйка крови.
Такие события были здесь в порядке вещей. Вероятно, несколько лет назад убитый оскорбил кого- нибудь и его убийца поклялся ему отомстить.
Я услышал еще много чудовищных историй о драках и кровавых потасовках, особенно в поселке Леона-Викарьо, где чиклеро, получив плату за чикле в конце сезона, регулярно напивались по субботам. После этих страшных вечеринок с вином и танцами около центрального барака в Леона-Викарьо неизменно лежало два или три трупа. Сейчас сезон сбора чикле, очевидно, еще не наступил, и в лагерях чиклеро убийства случались не чаще раза в неделю. Однако никто не может сказать, сколько людей погибает в глубине джунглей во время сезона сбора, когда чиклеро сводят счеты друг с другом без свидетелей. Позднее мне пришлось услышать подтверждение этих историй из уст человека, возглавлявшего лагерь в Леона- Викарьо.
Тогда в Пуа я не мог поверить всему, что слышал. Если бы эти люди сами не были когда-то чиклеро, я бы вообще посмеялся над всеми их рассказами, как над пустой выдумкой. И действительно, чтобы поверить историям о чиклеро, нужно было понимать основы их морали, иметь представление об их мире, где смерть подкарауливает человека на каждом шагу и где спастись можно только ценой жизни другого. Смерть для чиклеро всего лишь спорт, забава. Одно слово, один не понравившийся взгляд, любой пустяк — вполне достаточный для них повод, чтобы лишить человека жизни. И тем не менее эти жестокие люди были добры во многих отношениях. И Мигель, и работник брата сеньора Месоса, и многие другие чиклеро, которых мне потом пришлось встретить, в большинстве своем имели на счету по два или по три убийства, но никто из них не считал себя преступником. Слушая теперь рассказы о чиклеро, я вспомнил отчаянные драки в Тепостлане, когда индейцы хватались за нож по любому поводу. Чиклеро были лишь самыми буйными среди многих, бандой головорезов, которых ожесточила борьба за существование в джунглях, где их врагом была не только природа, но и каждый человек, не принадлежавший к числу верных друзей.
Как бы ни занимательны казались мне разговоры в тот день в Пуа, все же я извлек из них и полезные сведения о характере чиклеро и кокалеро (обитателей кокалей). Там я усвоил свой первый урок, который в очень скором времени спас мне жизнь: никогда не разговаривать с чиклеро громким голосом и никогда при разговоре не прикасаться к ружью или мачете.
Со смешанным чувством смотрел я в тот вечер на свой хенекеновый мешок, который уносил на спине Мигель, убийца и мой друг. Сам я собирался отправиться в путь на рассвете…
5. Кокали и чиклеро
На другой день я поднялся до восхода солнца. Сеньора Месос тоже встала рано, чтобы дать мне на дорогу две дюжины испеченных накануне лепешек и связку сушеных черепашьих желтков. С моря дул сильный восточный ветер, шумели пальмы, грохотал риф. Я пробирался вдоль берега в неясном призрачном свете раннего утра. Шагать по сухому рыхлому песку было очень трудно, поэтому я шел у самой воды по влажной полоске пляжа и вскоре наткнулся на жуткие остатки черепахи, убитой нами три дня назад. Ауры потрудились над ними основательно. Гладкий череп с двумя темными дырками глазниц блестел, как отполированный. Когда пляж кончился, я свернул в джунгли, чтобы избежать предательских острых скал на берегу. Однако я старался не слишком углубляться в чащу. Сквозь листву мне было видно, как восходит жаркое тропическое солнце, и я прибавил шагу, зная, что через несколько часов жара станет невыносимой.
В то утро я чувствовал себя особенно одиноким на этом затерянном в неведомых далях чужом берегу. Как я был далек тогда от мира, где людей подымает по утрам звонок будильника, а затем поглощает и несет на работу общественный транспорт. Удивительно далекий мир, и, однако, я все еще чувствовал какую-то связь с ним.
Временами из темной чащи доносились странные звуки, заставляя меня всякий раз вздрагивать. Шагая по камням, я вспугивал иногда больших, похожих на пауков сухопутных крабов, которые стремглав уносились прочь, а у меня душа уходила в пятки. Чем больше я думал о змеях, выбирая место, куда поставить ногу, тем сильнее боялся их. Удастся ли мне заметить змею? А что, если я наступлю на нее? Мне не раз приходилось слышать о смертельно ядовитой «барба амарилья» (желтой бороде) и маленькой коралловой змее длиной всего пятнадцать дюймов, от яда которой жертва умирает в страшных мучениях меньше чем за пятнадцать минут. При одном только ее названии мне представлялись страшные картины. А еще есть такая же опасная змея «куатро нарисес» (змея с четырьмя ноздрями)… Однако меня скоро утомил страх перед змеями, и я стал относиться к ним более рассудительно, философски.
Меня всегда удивляло, что при ходьбе ум человека бывает очень активен, а в то утро буквально каждый мой шаг становился мыслью, надеждой, наблюдением, недоумением, вопросом. Отыщу ли я Мигеля? Не задумал ли он украсть мой мешок? А что, если я ему все-таки не понравился? Я был теперь в его власти, и никому даже в голову не придет искать меня здесь. К счастью, в то раннее утро на пути в Ак я еще не знал, что ждет меня впереди. Не знал, что мне предстоит пройти пешком до самого Британского Гондураса. Целых сорок дней шагать через бесконечные джунгли, болота, лагуны и пляжи этого самого дикого побережья Центральной Америки, название которого готическим шрифтом наудачу напечатал Болл, чтобы подогреть мой энтузиазм. Наивно было верить Боллу, но еще наивнее было думать, что до Белиза
