подхватил девушку на руки. Дзендари оторвала разодранный рукав, явно мешавший ей, и приказала:
— Быстрее, уходим отсюда. В парк и на Болотную, там мой экипаж.
— Кто ты такая? — спросил Кембери, торопясь за дзёндари: та двигалась быстрым легким шагом, и он едва поспевал за ней. Инна пробормотала что-то неразборчивое и снова лишилась чувств.
— Называй меня Мари, — бросила девушка, не оборачиваясь, и прибавила шага. Со стороны разрушенной набережной донеслась трель свистков — подоспело охранное отделение. Им сегодня предстоит немало страшной работы, подумал Кембери. Вскоре парк остался позади, и они выбежали на запруженную народом Болотную улицу: люди спешили к месту трагедии — помогать врачам, искать уцелевших родных и оплакивать погибших. Мари потянула Кембери за рукав и нырнула в крохотный проулок — посол кинулся за ней, сбив кого-то с ног.
— Быстрее, — приказала Мари кучеру, когда Кембери осторожно устроил Инну на сиденье и сел рядом. — Нас давно ждут.
Глава охранного комитета Парфён Супесок строил внешние характеристики своей деятельности по принципу «Все наоборот». Чем сложнее был день, чем больше приходилось работать, тем спокойнее, размереннее и благообразней выглядел этот невысокий рыжеволосый крепыш с небольшим брюшком и залысинами. Глядя на то, с какой вальяжной неторопливостью господин Супесок попивает бодрящую кевею и любуется из окна панорамой столицы, мало кто мог предположить, что с момента начала расследования взрыва на карнавале он уже успел изрядно вымотаться, превратившись в механизм для принятия решений — это позволяло не свалиться на пол без сил.
Скрипнула дверь, и в кабинет вошел господин Андерс, личный врач императора. Супесок ему даже обрадовался: этот загадочный человек без прошлого, возникший рядом с персоной государя буквально из ниоткуда, был очень умен, обладал огромными знаниями в своей сфере и имел колоссальную привилегию, доступную далеко не всем — способность мыслить непредвзято.
— А, доктор Андерс, — приветствовал его Супесок. — Доброе утро. Хотите кевеи?
— Нет, и вам не советую, — произнес Андерс, усаживаясь в кресло. — Сколько вы сегодня уже выпили?
Супесок задумался.
— «Сегодня» длится у меня довольно давно, так что около пяти чашек.
— Ну вот. Свалитесь с сердцем — я и не подумаю вас ставить на ноги, — пригрозил Андерс. — Лучше введите меня в курс дела по новостям и отправляйтесь спать.
— Пожалуй, вы правы, — сказал Супесок и отставил чашку с остатками кевеи на край стола. — Что ж, доктор, по-моему, наше расследование зашло в тупик.
Андерс выглядел удивленным.
— Снаряды с такой маркировкой уже не выпускаются. Десять лет как. Судя по документам, последняя поставка была как раз во время штурма амьенской столицы. Все товарищи нашего снаряда благополучно выполнили свою миссию, а вот он неведомыми путями попал на фабрику фейерверков, где угодил в коробку очень похожих холостых снарядов для салюта и отправился на карнавал. Оружейники, которые проводили салют, получили коробки прямо с фабрики, в запечатанном виде. Я сегодня всю ночь занимался тем, что вытряхивал душу из укладчиков той партии и той конкретной коробки. Добился одного: никак нет, ничего не знаем и видеть не видели, и они, судя по всему, не врут. Оружейники до сих пор находятся в допросных, но ничего нового мы от них не узнали. Даже после номера три.
Допрос третьей степени охранный комитет целиком и полностью перенял у инквизиции. Обычно подвергаемые ему быстро сознавались в содеянном, однако оружейники продолжали уверять дознавателей в своей невиновности. Боевого снаряда они не подкладывали, коробок с фейерверками не заменяли, а больше к месту запуска салюта никто не подходил. Обыск в их домах также ничего не дал.
— Тогда вопрос в том, как боевой снаряд попал на фабрику, — произнес Андерс. — Вряд ли он валялся там с войны?
— Конечно, нет. Фабрику вообще построили на пустыре. Злоумышленник мог пронести снаряд через проходные, но там все контролирует особый полк его величества. Точно так же проверяются все грузы, поступающие на фабрику. Если предполагать измену, то в очень высоком кругу.
— Вы полагаете, что предатель может быть среди офицеров особого полка? — уточнил Андерс. Супесок поморщился.
— Только не надо на меня так смотреть, будто я рехнулся. Они подчиняются напрямую его величеству, и допрашивать их может только он. Но вообще, — Супесок потер левое веко: ему казалось, будто в глаза насыпали щедро сыпанули песка, его тезки. Проклятая усталость! — это допустимо, но маловероятно. Там отборные люди исключительной личной преданности государю. Вряд ли кто-то из них пошел бы на подобное зверство.
— Пожалуй, я поговорю с государем, — раздумчиво произнес Андерс. — А вам нужно отдохнуть, вы плохо выглядите.
— Наверно, — пожал плечами Супесок. — Вы врач, вам виднее. Давайте тогда условимся встретиться вечером — возможно, тогда прояснится еще что-то.
Андерс кивнул. Супесок поправил завернутые рукава рубашки и надел камзол, небрежно брошенный на кресло. Пожалуй, доктор прав: сейчас действительно стоит выспаться.
— Как ваша дочь? — поинтересовался Супесок уже в дверях — просто ради того, чтобы сменить ход мыслей.
— Уже здорова, — довольно небрежно ответил Андерс, всем видом показывая, что не следует затрагивать эту тему. Супесок понимающе кивнул, и открыл дверь, пропуская Андерса вперед.
В расследовании самым сложным было не искать правду, а наоборот, прятать ее поглубже.
Супесок прекрасно знал, откуда на самом деле взялся снаряд.
Марьям хотела умереть.
Царь Небесный не будет к ней слишком строг — для своих пятнадцати лет она успела вытерпеть слишком много. Если сейчас она остановит сердце, то все закончится до того момента, когда снова появятся эти аальхарнские псы.
В конце концов, она дзёндари, пусть и недоучка. А дзёндари умеют жить и умеют умирать.
Марьям попробовала пошевелиться, и тело тотчас же пронзила боль. Пленив ее вчера, солдатня долго отводила на ней душу, пиная тяжеленными сапогами куда придется, словно эта тощая девчонка одна была виновата во всех их бедах. Марьям корчилась в луже, пытаясь закрыть голову и хоть как-то увернуться от ударов, а потом грязный боров в камзоле офицера среднего ранга решил, что амьенская тварь, в одиночку положившая треть его отряда, не должна отделаться так легко. Потом… Нет, лучше не вспоминать, что было потом; поскуливая от боли, Марьям легла ровно, вытянув искалеченные руки вдоль тела и сделала несколько глубоких и медленных вдохов и выдохов. Царь Небесный простит. В отличие от своих земных детей, он милосерден.
Но, судя по всему, у Царя Небесного были на нее иные планы.
Марьям почти провалилась в теплую тьму умирания, когда ее схватили за шиворот корявой пятерней и выдернули обратно, в дождь и сырость осеннего дня. Вернулась боль и вернулся страх, что все начнется снова, а умереть она так и не сумеет — равно как и дать сдачи: очень трудно наносить удары, когда одна рука сломана в двух местах, а запястье второй раскрошено каблуком. Проверяли болевые рефлексы.
— Значит, это и есть та самая дзёндари?
— Именно она! Едва поймали тварину, больно верткая.
Марьям похлопали по щекам перчаткой. С трудом открыв глаза, девушка снова увидела компанию своих давешних истязателей; впрочем, среди них теперь был новый — горбоносый блондин в камзоле без знаков отличия, но, судя по осанке и презрительному взгляду, в очень высоком чине. Левую руку он держал на перевязи. Боров, пленивший Марьям, стоял рядом, вытянувшись во фрунт.
— Это твои молодцы постарались? — спросил горбоносый, рассматривая Марьям с изрядным сочувствием. Стоять было тяжело — правая нога постоянно выворачивалась в щиколотке, но Марьям приказала себе не падать. Лучше умереть, чем свалиться в грязь.
— Так точно!
