встречаются часто, а другие редко? Разновидность может со временем превратиться в вид, но почему это случится? Кто сделает «отбор разновидностей»?
Ответа не было, и Уоллес напрасно искал его. И вот он вспомнил о книге, прочитанной им в Лондоне.
— Мальтус! Ведь это — он, и это — его книга.
В книге говорилось, что человечество размножается в геометрической прогрессии в то время, как средства к существованию растут лишь в прогрессии арифметической. Отсюда вывод: нищета трудящихся — следствие перенаселения; трудящиеся голодают просто потому, что их слишком много.
«Это закон природы», — уверял Мальтус, стараясь доказать, что изменить существующее положение вещей нельзя: закон природы не отменишь.
Уоллеса мало интересовали рассуждения о конкуренции среди людей, о труде, работе и безработице. Но слова «борьба за существование» заставили его задуматься. Ведь такая борьба, конечно, имеется и среди животных. Не она ли та сила, которая производит «отбор»?
Утром Уоллес пошел, как и всегда, в лес. Он видел то же, что и всегда, но сегодня давно знакомое выглядело совсем по-иному.
Птица ловила муху, а птицу хватал хищник: в борьбе за жизнь оказывались победители и побежденные. Уоллес видел, как одно растение глушит другое, видел, как задыхаются деревья в цепких объятиях лиан. Перед ним были знакомые деревья, кусты, травы, птицы, зверьки, насекомые. Но они — теперь-то он видел это! — не просто росли, бегали, ползали, летали: они боролись за жизнь. Борьба велась скрытая и медленная, но не прекращалась ни на минуту.
Дни шли. Уоллес все больше и больше убеждался в том, что борьба за существование влечет за собой некий «отбор»: выживает тот, кто имеет больше шансов на победу в состязании, которое не прекращается ни на минуту. Мелкие отклонения могут оказаться полезными; благодаря отбору разновидность будет все больше отличаться от породившего ее вида. И наконец различия станут столь резкими, что появится особый, новый вид.
Разновидность есть зарождающийся вид, и каждый вид может дать разновидности — будущие виды.
Открытие требовало скорейшего опубликования. Уоллес не сомневался в своей правоте: загадочный вопрос о происхождении видов разрешался просто и объяснения были понятны для всех. Тут же, на островке Тернато, он написал небольшую статью и отослал ее в Лондон. У него не было ни библиотеки, ни музеев, ни лаборатории: его библиотекой были записные книжки, а музеем и лабораторией — лес. Он написал то, что знал, написал кратко и сжато, но очень ясно.
Корабль захватил его пакет, привез в Лондон. Там этот пакет попал в руки Дарвина.
— Первенство за Дарвином! — сказали Дарвиновы друзья. — Вот уже двадцать лет, как он готовит книгу о происхождении видов.
«Если мистер Дарвин так хорошо разработал этот вопрос, я не настаиваю на праве первенства», — ответил Уоллес на запрос из Лондона.
Он был скромен и честен.
Уоллес пробыл на островах Малайского архипелага восемь лет. Вернувшись в 1862 году в Лондон, он привез с собой — на этот раз вполне благополучно — огромные коллекции. Ученым и коллекционерам, любителям и торговцам и просто любопытным хотелось поглядеть на замечательных бабочек и птиц, и всем хотелось что-нибудь купить. А купить было что: одних бабочек было привезено пятнадцать тысяч, птиц — восемь тысяч, жуков — восемьдесят три тысячи, а всего Уоллес вывез из своего путешествия около ста двадцати пяти тысяч естественноисторических предметов. Торговля пошла так удачно, что вырученных денег могло хватить надолго.
— Буду заниматься наукой, — решил Уоллес. — Довольно бродить по джунглям и болотам!
Ему не надоели тропические чащи, и он с радостью постоял бы на опушке леса, подстерегая райскую птицу. Увы! Тропические лихорадки дали себя знать: здоровье сильно расстроилось, и новые путешествия стали уже не по силам сорокалетнему натуралисту.
Землемер и ученик часового мастера сделался ученым. Он не имел специального образования, не имел ученых степеней и званий, но кто мог помешать ему заняться научной работой? И он — работал.
— Я ваш верный последователь, — сказал Уоллес Дарвину, почтительно склоняя голову перед знаменитым ученым. — Я ваш первый ученик… И если вам нужны справки по фауне и флоре Малайского архипелага, то мои записные книжки и я всегда готовы служить вам.
Он знал тогда почти только то, что видел. Но видел он так много, что этим знаниям могли искренне позавидовать многие «книжные» ученые.
— Не знаете ли вы, почему у некоторых гусениц такая яркая окраска? — спросил его как-то Дарвин.
Это был интересный вопрос, и Уоллес тотчас же принялся искать на него ответ.
Просмотрев свои дневники и заметки, он нашел в них кое-какие записи о ярко и пестро окрашенных насекомых, встреченных им в тропиках. Добыл различных пестрых и пятнистых гусениц и внимательно исследовал их. В библиотеках Британского музея перелистал десятки книг, написанных наблюдателями и собирателями насекомых. Теория естественного отбора помогла ему понять и объяснить причины такой окраски.
— Этой яркой окраской гусеницы отпугивают своих врагов, — заявил Уоллес. — Их окраска издали бросается в глаза, как бы говорит: «Не тронь нас. Мы несъедобны».
Так появилась теория «устрашающей» или — более скромно — «предупреждающей» окраски.
Теперь Уоллес каждую гусеницу стал рассматривать с точки зрения ее окраски: устрашающая она или нет. Он искал у гусениц ярких пятен и полос, искал таких же пятен и на жуках и бабочках, искал их всюду. Угрожающая окраска чудилась ему и в глазчатых пятнах бабочки «павлиний глаз», и в пятнах гусениц бражников.
— Эти пятна все равно что глаза, и птица принимает их за глаза неведомого животного. Она пугается.
Уоллес так увлекся этой окраской, что мечтал о грандиозном опыте: попробовать раскрасить в угрожающие цвета тысячи гусениц, выпустить их на волю и посмотреть, что из этого выйдет. Только недостаток времени помешал ему осуществить столь заманчивый план.
Но зато он соблазнил двух любителей, и они занялись наблюдениями над курами и цыплятами, подсовывая им разнообразных гусениц. Эти любознательные джентльмены выяснили, что куры и цыплята не едят очень многих гусениц.
Таким образом Уоллес смог подтвердить свои предположения и соответствующими экспериментами.
Все насекомые разделились теперь на два раздела: одни защищены от врагов предупреждающей окраской, другие обладают окраской маскирующей, которая делает их незаметными на фоне окружающей
