— А тут и к гадалке не ходи: землю пообещал, — усмехнулся Жарынин. — Земля-то золотая! Оттяпают, как «Небежин луг», и построят именье. Места заповедные, лес, пруды, минеральная водичка…
— А при чем тут «Небежин луг»? — хором вскричали Огуревич и Меделянский.
— Но ведь вы же его продали?
— А на что было кормить стариков? — горестно напряг щеки директор.
— Попросили бы помощи у Союза служителей сцены! — предложил Кокотов.
— У ССС? — нервно вскрикнул Аркадий Петрович.
— У Борьки? — скривился игровод. — Ха-ха!
Андрей Львович вспомнил лицо председателя ССС Бориса Жменя, круглое, холеное, нежно- жуликоватое, и понял, что ляпнул глупость.
— Ну, а вы пытались хотя бы связаться с Дадакиным? — спросил Меделянский.
— Разумеется. Он был холоден и сказал, что Скурятин внимательно ознакомился с проблемой и послал всех нас в суд, — ответил Жарынин. — Сначала я решил, что это самодеятельность Дадакина, и позвонил Тамаре…
— Оч-чень интересная женщина! — Сатирическая улыбка озарила морщины Гелия Захаровича.
— Вы ее знаете?
— Конечно! Я бывал у Эдуарда Степановича, предлагал сделать моего Змеюрика эмблемой зимней Олимпиады в Сочи.
— Ну и? — насторожился Огуревич.
— В целом идея ему понравилась, но этот мерзавец Дадакин сказал, что зимой змеи обычно спят. Если бы летняя Олимпиада — тогда другое дело. А что вам ответила Тамара?
— Ничего.
— Понятно.
— А потом еще и Вова из Коврова…
— Минуточку, так вас Мохнач провел к Скурятину? — озаботился Гелий Захарович. — Бесплатно?
— Нет, не бесплатно. Я обещал снять его подружку в нашем фильме.
— Боже, как мелко!
— Ну почему же мелко? — возразил, багровея, игровод, — Не всем, как вам, удаются вечные образы! Иные довольствуются массовкой на заднем плане. Кстати, на Марс хотят отправить платиновую пластину с изображениями главных достижений земной цивилизации. Я бы на вашем месте добивался, чтобы там обязательно оттиснули Змеюрика!
— Я подумаю, — процедил Меделянский.
— Ну и что ваш Вова? — спросил Огуревич.
— Вова рыдал, — вздохнул режиссер, — жаловался, что у него из-за нас болит сердце, а ему утром играть в футбол с Самим! В общем, и дела не сделали, и хорошего человека подвели, — сурово подытожил Жарынин.
— А может, нам тоже пообещать Дадакину землю? — предложил Кокотов.
— Нет, не получится, — покачал головой Дмитрий Антонович.
— Да, не выйдет. Они берут только у себе подобных… — согласился Меделянский.
— И что же нам делать? — всхлипнул директор, явно тяпнув от безысходности внутреннего алкоголя.
— А нельзя ли напустить на Ибрагимбыкова ваших энергетических глистов? — с нарочитой серьезностью спросил игровод.
— Издеваетесь?
— Неплохая мысль! — поддержал отец Змеюрика.
— В принципе, конечно, можно, но ведь это же фактически убийство!
— Нет, к убийству я еще не готов… — покачал головой режиссер и принялся чистить трубку.
Глава 82
Кеша
В этот момент дверь приоткрылась, и в кабинет канцелярской тенью скользнула секретарша:
— Аркадий Петрович, к вам Иннокентий Мечиславович!
— Наконец-то! Зовите же! — расцвел Огуревич.
Кокотов сразу узнал в госте правнука Яна Казимировича Кешу. Загорелое спортивное лицо молодого человека выражало торопливую и беспредметную доброжелательность. Одет он был со вкусом: дорогой серый костюм, белоснежная сорочка, неброский, но элегантный офисный галстук и ярко-рыжие ботинки с дырчатым узором на мысках. В руке Болтянский-младший держал скромный коричневый портфельчик с деликатным, но приметным знающему глазу тиснением «Меркурий».
— Я, кажется, опоздал? — спросил Кеша, улыбнувшись, отчего его доброжелательность сделалась еще беспредметнее.
— Ничего-ничего! — успокоил Аркадий Петрович. — Мы сами только вот недавно собрались. Советуемся…
— Пунктуальнее надо быть, юноша! — заметил Меделянский недовольным голосом, так как успел сравнить свою обувь с рыжими штиблетами молодого пижона.
— Простите, в Москве такие пробки! — извинился правнук, придав улыбке оттенок раскаянья.
— Не удивительно! — возмутился Гелий Захарович, рассмотрев также и фирменный вензель на портфеле. — Надо было в девяностые дороги с развязками строить, а не виллы на Лазурном Берегу!
— Неужели вы всерьез думаете, что кто-то станет давиться за власть, чтобы потом строить вам дороги, а не себе — виллы? — усмехнулся режиссер.
— А вы… вы, значит, и есть тот самый господин Меделянский? Я же вырос на вашем Змеюрике! — воскликнул Кеша.
— На котором из двух? — не удержался Кокотов, намекая на вторую, капиталистическую редакцию повести.
— Не вы один, — подобрел старик, пропустив мимо ушей колкость писодея. — А вы, собственно, кто?
— Ах, совсем забыл представить! — спохватился Огуревич. — Иннокентий Мечиславович — правнук нашего дорогого Яна Казимировича.
— Да, дедушка просил вам помочь. — Молодой человек кивнул соавторам как старым знакомым.
— А чем вы, собственно, можете нам помочь? — подозрительно спросил игровод. — Нам даже Скурятин не помог.
— Скурятин — чиновник. А я юрист.
— Юристы, как сказал Сен-Жон Перс, — это люди, которые с помощью закона попирают справедливость.
— Надо же! Никогда не слышал… Здорово! Ну, господа, не будем терять времени! У меня сегодня еще переговоры, а ночью я улетаю во Франкфурт… — Кеша мельком глянул на часы, с которыми его не пустили бы к Скурятину даже на порог.
— Надолго? — завистливо спросил Огуревич.
— Нет. Утром совет директоров, к вечеру вернусь. Итак, что мы имеем?
— Мы имеем? Хм… Пока Ибрагимбыков имеет нас! — скаламбурил Жарынин.
— Давайте, Дмитрий Антонович, не будем упражняться в остроумии! Если лично вам не удалось помочь «Ипокренину», это еще не значит, что бой проигран! — сквитался Меделянский за платиновую дощечку для марсиан. — Я как председатель фонда «Сострадание» в некоторой мере отвечаю за судьбу ДВК…
— Хорошо, что вы об этом наконец вспомнили! — мгновенно дал сдачи режиссер.
— …И хочу знать реальное положение вещей, — пропустил колкость мимо ушей отец Змеюрика. — С
