— Вы все с ума сошли! — молодой человек попытался изложить свои мысли куда более доходчиво. — На виселицу захотели? Как вы собираетесь продать этот чертов корабль? Кому? Никого здесь не зная.
— Люди говорят, что «Святая Эулалия» — доброе судно, — угрюмо пояснил староста. — И стоит хороших денег. Зачем нам их терять? Здесь, на чужбине, любая медяшка — не лишняя. Тем более, получив свою долю, многие вернулись бы домой.
— Да кто бы против?! — не выдержав, закричал Громов. — Только где вы «Эулалию» продадите-то? Не связывайтесь, говорю вам. А, впрочем…
Что спорить с идиотами, которым привидевшиеся вдруг ни с того ни с сего шальные деньги затмили разум? Ишь, сволочуги — когда чуяли сильную руку, сидели себе тише воды, ниже травы, а тут вдруг почуяли волю. Корабль им… живой товар… А не жирно будет?
Бабах!!!
Снаружи вдруг донесся пушечный выстрел.
Двенадцатифунтовка! — выскакивая из каюты, определил на ходу лейтенант.
— Ну кому тут неймется-то?
Взбежав на корму, Громов обвел гневным взглядом всех, кто там в этот момент был — поселенцев и ссыльных…
— Сеньор Андреас! — Мартин Пташка боязливо показал рукой в море.
Андрей обернулся… И увидел по левому борту фрегат! Трехмачтовый, однодечный, стремительный, как и полагается фрегату. Подняв все паруса, фрегат быстро приближался, и вот уже стал менять курс, разворачиваться бортом…
«Готовится к выстрелу!» — увидев на корме судна испанский флаг, потерянно подумал Громов. Судьба…
— И что нам делать? — подойдя, тихо спросил Охейда. — Это испанский корабль… А мы — под английским флагом. Надо было спустить.
Лейтенант отмахнулся:
— Все равно не помогло бы. Интересно, откуда здесь взялся испанский фрегат? Наверное, охраняет Сан-Агустинскую гавань.
— А ничего нам не надо делать, — щурясь от только что поднявшегося солнца, Андрей посмотрел на чужое судно. — Они дали предупредительный выстрел. Нужно ложиться в дрейф, иначе…
— Что иначе?
— Сорок пушек… По двадцать с каждого борта — нас разнесут в щепки первым же залпом!
— И не уйти?
— А есть достойный по силе ветер? Это слабое трепыхание — не в счет. Да и фрегат слишком уж близок.
По всему выходило — сдаваться, геройствовать Громов вовсе не собирался — кроме пушек, на фрегате обычно еще человек полтораста солдат — опытнейших головорезов королевской морской пехоты. А на «Святой Эулалии» — пятеро ссыльных да два десятка переселенцев… И говорить не о чем. Тем более, кажется, некоторые как раз и собирались в Сан-Агустин — так что уж теперь спорить?
Неожиданно улыбнувшись, Андрей махнул рукою:
— Спускайте блинд! И снимите, наконец, английское знамя.
Глава 9
Весна — лето 1706 г. Сан-Агустин. Флорида
Дежавю
Гастилло Сан-Маркос — крепость Святого Марка, выстроенная еще добрую сотню лет назад для защиты гавани от пиратов, с высоты птичьего полета представляла собой сложенный из светло-серых камней квадрат с ромбовидными бастионами по углам. Вооруженный солидной артиллерией, форт не то чтобы представлял собой совсем уж непреодолимую преграду, однако же делал высадку морского десанта весьма и весьма затруднительной, а потому враги предпочитали обходить город по суше — так делали и французы, и англичане — два года назад губернатор Южной Каролины сжег Сан-Агустин дотла, и с той поры город еще не совсем отстроился, только крепость выглядела как новенькая… то есть как она обычно выглядела еще сто лет назад. Правда, и к ней уже начинали пристраивать стену, соединяя с единственными городскими воротами — все в целях безопасности, помня натиск неуемного английского губернатора.
Именно сюда, в глухие и темные подвалы форта, и поместили всех, снятых с борта «Святой Эулалии» славным фрегатом «Король Филипп», одно название которого не оставляло никаких сомнений в политической направленности местного истеблишмента. Ну конечно же, губернатор Флориды поддерживал Бурбонов! Как и все кастильцы, да — вообще-то! — большинство жителей Испании и ее колоний. Знаменитая «война за Испанское наследство» шла уже давно, и неизвестно было, когда закончится, — вот и укреплялись, как могли, да отстраивали потихонечку сожженный варварами-англосаксами город.
— А здесь много работы, я видел, повсюду строительные леса! — все никак не мог остановиться каменщик Рамон. — Мы могли бы здесь неплохо заработать, да… То есть я хотел сказать — некоторые из нас. Вам, сеньор Андреас, как бывшему лейтенанту и человеку, опытному в военных делах, здесь, несомненно, найдется иное призвание.
— Чего это ты меня на «вы» называешь? — усмехнулся в ответ Громов. — Я ведь разжалован давно. Что же касается призвания — боюсь, оно у нас всех будет теперь одинаковым: бери больше, кидай дальше. Будем копать ров! И, думаю, не за деньги, а в лучшем случае — за еду.
— Вы полагаете, они нам не поверили? — вслед за каменщиком и Мартин Пташка тоже назвал лейтенанта на «вы».
Ну а как же? Он же дворянин… хоть и бывший. Но это — для каталонцев и англичан — бывший, а для кастильцев… Хотя — кто знает? Вон как дело-то обернулось — в крепость всех бросили, а что дальше будет — одному Богу известно.
Свободных казематов на всех бунтовщиков не хватило, и часть пленников, не особенно-то пока разбираясь, засунули к кому попало. Ссыльные, кстати, оказались вместе почти все, кроме здоровяка Гонсало «Деревенщины» Санчеса, что позволяло им сейчас вести душевные разговоры «за жизнь», ругаться и строить планы, в чем не принимал участия только Мартин Пташка — подросток сидел, забившись в самый дальний угол, и грустил, вспоминая, конечно же, Аньезу.
Соседями по темнице у новоявленных узников оказались трое чрезвычайно молчаливых индейцев, не выказывавших никакой охоты к общению, и двое местных забулдыг, распространявших вокруг себя сильный запах мочи и крепкого алкоголя. Эти-то, может, и поболтали бы, да только вот пока в себя, судя по всему, окончательно не пришли — со спокойной совестью задавали храпака, и добудиться их не представлялось никакой возможности — да и нужно ли было?
Головешка Сильвио вдруг с силою хватил по стене кулаком и в очередной раз выругался:
— Что б их всех… Похоже, нам не поверили, а, лейтенант? Иначе б чего здесь держали? Мы ж пострадальцы от узурпаторов, так ведь?
— Не пострадальцы, а пострадавшие, — наставительно заметил Громов. — А узурпатор пока один — самозваный король Карл Габсбург.
— Похоже, и сторонники короля Филиппа к нам отнесутся так же, как и англичане, — вздохнув, Рамон Каменщик тоже постучал по стене и уважительно хмыкнул. — Неплохая здесь кладка, думаю, не всякой пушкой возьмешь. Что и говорить, сделано на совесть.
— Как хоть ты это все видишь-то? — Громов посмотрел в сторону узенького, не пролезть и кошке, оконца под самым потолком, едва пропускавшего призрачный беловато-розовый свет утренней зорьки.
Точно такое же окошко, сколь ему помнилось, было и в казематах крепости Монтжуик, и в том подвале в Калелье… Все повторяется снова — такое вот, как говорят французы, дежавю! Не очень-то хорошее…
— А я и не вижу, — охотно пояснил сотоварищ. — Я по звуку слышу.
