хорошая цена, с учетом риска.
Она не отстранилась, а наоборот, прижалась к моей ноге крепким бедром. Вздохнула немного неровно.
– Ну так и вези обратно, если лицензии нет. – при этом неуступчиво заявила она. – Мы на торге вскоре совершенно по семьдесят пять за ящик купим совершенно легально.
Моя ладонь накрыла ее мягкую детскую ладошку, Вара не отстранилась.
– До торга вам еще полтора месяца ждать, а Дарри месяц назад жаловался, что динамит закончился, нечем новый зал заканчивать. Кирками колотите и клиньями.
– Ну и что? – сказала она и ее ладонь заскользила мне по руке вверх, к плечу. – От сотворения мира так колотили, и спешки с этим залом нет. Подождем. Четыреста дам, за все, как на торге, считай.
Четыреста уже неплохо, но вроде быстро она уступила. Торгуемся дальше. Я обнял ее за плечи, прижал к себе, шепнул: «Пятьсот за все тоже нормально, соглашайся». Она сразу ослабла телесно, голову к поцелую закинула, успев прошептать, правда:
– От пяти сотен у тебя рожа треснет. Четыреста десять.
Я впился поцелуем в ее пухлы теплые губы, рука оттянула эластичный вырез синего платья. Крепкая крупная грудь с твердым соском заполнила ладонь.
– Четыреста девяносто. – скорее прошевелил я губами, нежели прошептал.
– Четыреста пятнадцать. – простонала она и обняла меня так, что ребра треснули.
Я схватил ее за плечи, отвернул к столу, нагнул. Она с готовностью согнулась, прогнув спину. Схватил за подол платья, закинул его вверх. Опа, белье она забыла надеть. Наверное, тоже торговаться готовилась. Моему взору предстали две круглых, крепких, и отличной, кстати, формы ягодицы. Потрясающая попа! И талия тонкая, мускулистая. Я вцепился руками сразу в обе и поразился – крепкие такие, что не ущипнуть. И ножки под ними хоть и не длинные, зато очень аккуратные и стройные.
В тишине послышался лязг пряжки моего ремня, она чуть вздрогнула и прогнулась сильнее, будто поторапливая. Затем, видимо, чтобы я шевелился быстрее, чуть не крикнула:
– Четыреста двадцать! Да что ты там копаешься?
Охнула, когда я вошел в нее, горячую как печка и влажную как океан. Сильно подалась назад, прижимаясь задом к моему животу, задвигалась ритмично.
– Золотая моя, какие четыреста двадцать? Четыреста восемьдесят, и ни копейкой меньше. – скороговоркой сказал я, стараясь попасть словами в такт движению.
– Обола ломаного сверху четыреста двадцати не дам! Ой! – вскрикнула она, когда я толкнулся глубже и резче.
– Четыреста восемьдесят!
– Четыреста двадцать пять! – выдохнула она со стоном.
Росточком она все же не велика, куда то я ей совсем глубоко попадаю. Говорят, что у гномов мужское достоинство длины невероятной. Это брехня, я с Дарри Рыжим и его родственниками сто раз в бане был. Вот с толщиной у них да, как они сами все у них комплекцией, а по длине мы опережаем.
– Не торгуйся! Соглашайся. Четыреста восемьдесят отличная цена. – горячо зашептал я ей в ухо, почти прижавшись к нему губами и слегка укусив.
Она зашевелилась еще энергичней, чуть не сбрасывая меня с себя, прошептала так же тихо:
– Четыреста тридцать не хуже цена. И звучит красивей. Сам соглашайся, не дам больше.
– Дашь.
– Не дам.
– Уже дала.
– Дала и дала. И еще дам. А цену не подниму. – почти простонала Вара, вцепившись руками в какое-то бронзовое пресс-папье на столе.
– И еще давай! – приналег я еще сильнее. – Четыреста семьдесят!
– Четыреста сорок! – крикнула она, отшвырнув тяжеленную бронзовую фигурку от себя. Та со звоном упала на каменный пол, покатилась. От резкого движения лежащей лицом вниз договаривающейся стороны со стола посыпались бумаги.
Я обхватил ее за бедра, чуть приподнял. Нет, не пушинка. Навалился, вдавил ее бедрами в край столешницы, покрытой зеленой кожей.
– Четыреста пятьдесят. И следующие возьмете по столько же.
– Черта тебе каменного, следующие. Заново договариваться будешь. Стараться! А-ах! О-о-ой! Четыреста пятьдесят! Согласна-а-а! Дава-а-ай! Дава-а-ай! Дава-а-ай!
Снова что-то с грохотом посыпалось со стола, сдвинувшись к самому краю от тряски.
9
– Сорок процентов дому, сорок тебе… Куда?… Куда?… Туда нельзя!
– Туда тоже полезно… Расслабься… А двадцать куда?… Тебе за комиссию?… Рехнулась?…
– Ой, больно!… Ой!… Полегче… Полегче… А кто все организовывает?… Мне, конечно… Кикимора душит, что ли?…
– Десять процентов тебе,… не велик… труд… с папой… договориться…
– Ай, дьявол темный… больно… глубже… Так, так… Десять мало…
– Нам с Дарри по сорок пять… тебе… золотая… десять… в самый раз…
– Не останавливайся!… Ладно… Глубже!… Главное – глубже!!!
10
С Варой мы договорились к взаимному удовольствию. Во всех смыслах. Я вот с гномой впервые в жизни, и очень, знаете… В общем, совсем человеческая девка. Крепкая и здоровая, меня изъездила, можно сказать, а сама хоть еще на столько же готова. А заодно динамит купила, и насчет патронов договорились. Из моего пороха с капсюлями и гномских гильз сделают несколько ящиков, и я их Бороде сбуду. А в следующий приезд деньги привезу. Сорок пять от прибыли мне, сорок пять изготовителю, а десять… Ну, вы сами все слышали.
После окончания переговоров и после того, как мы с ней распили по бутылочке темного холодного пива, она убежала по своим делам, а я пошел в кабинет Дарри, откуда он руководил всем этим своим немалым хозяйством. Теперь мне надо было с ним об одной новой конструкции поболтать. Лучше него никто на новинки не реагирует, даже среди гномов.
Кабинет у Дарри был серьезный. Если бы не отсутствие окон, то и не скажешь нипочем, что под землей. Хотя, какой к демонам «под землей»? Внутри горы все вырублено, мы сейчас, небось, этаже на десятом вверх, недаром вся дорога на каре шла по спирали и все время на подъем. Кабинет был велик, посреди него стоял могучего, истинно гномьего сложения, письменный стол. За столом стояло колоссальных размеров кресло, обитое шкурой виверна, в кресле восседал некто с лопатообразной рыжей бородищей, заплетенной в косицы. Дарри, значит.
Помимо бороды привлекали внимание задорно посверкивающие голубые глаза, которые унаследовала от него доченька, и совершенно людского покроя и рисунка вязаный свитер с вывязанными по плечам синими оленями. Надо же, прикупил ведь где-то. А почему бы и нет, собственно говоря?
– Привет и почтение Королю-под-Горой. – поприветствовал я Дарри титулом, вычитанным в детстве в какой-то книжке.
– Как-как? – удивился Дарри. – Под гору говно стекает, а я – на горе. Садись.
Он указал на широкое кресло перед собой, куда я не замедлил свалиться. Утомился я с его доченькой, еле ноги держат.
– Сторговались с Варой? – спросил он.
– А как же! К взаимному удовлетворению. – кивнул я.
– Это хорошо. – порадовался за нас он.
– А то! – согласился я с ним на все сто.
– С чем пожаловал? Показывай чертежик, я вижу.
– Как скажешь.
Я развернул небольшой лист бумаги, положил перед ним на стол. Он поглядел, прищурился. Затем сказал:
– Ну, форму для отливки сделать за колокол можно. В чем проблема?
– Ни в чем, лишь бы точность соблюсти.
– А в чем хитрость? – прищурился он.
– В том, что я пока сам не знаю, сработает ли.
– Вот как!
– Вот так. Я про такую систему из книг узнал, ее раньше в артиллерии пользовали, в старом мире, откуда мы. Нарезные пушки там были прошлым веком, делали гладкоствольные. Это когда научились стволы подгонять точно.
– А смысл?
– Смысл проще некуда – снаряд в нарезах тормозится. Равно как и пуля.
– Зато потом не кувыркается. – пожал он плечами.
– Если стабилизатора нет. – согласился я, затем нагнулся к чертежу, взяв со стола карандаш: – А так смотри: делаем под двенадцатый калибр остроконечную стальную пулю, с нормальным стабилизатором. Вот она. Так?
– Ну. – кивнул Дарри.
