— Вы прекрасно говорите по-французски, — сказал мотоциклист. — Но вы не француз. Испанец?
— А у вас хороший слух, — отозвался Аль-Серрас.
— Вы напоминаете мне одного человека, которым я восхищаюсь.
— Кинозвезду? — пошутил Аль-Серрас.
— Нет, пианиста.
Аль-Серрас слегка склонил голову в знак признательности.
— Я глазам своим не поверил, — откровенничал немец. — Пока не увидел ваши руки. Представьте себе, когда-то я держал их фотографию у себя на столе. Моя дочка любила прикладывать к ней свои пальчики. А я говорил, что, если она будет есть овощи и много заниматься, то они у нее вырастут и станут такими же длинными.
— И как? — Аль-Серрас не смог удержаться от смеха.
— С длиной все нормально. Но на этом сходство исчерпано, — в свою очередь засмеялся немец. — Она выступала, но не добилась успеха. Как, впрочем, и я. Но это было так давно…
Горячий бриз шуршал высокой травой.
— Вы не возражаете? — Мужчина извлек из сумки позади мотоцикла небольшой фотоаппарат. Он сделал несколько снимков Аль-Серраса: сначала лицо, потом пальцы обеих рук на кожаном сиденье мотоцикла.
— Пленка кончается. Может, ваша девушка тоже хочет сфотографироваться?
— Наверняка, — сказал Аль-Серрас, все еще улыбаясь. — Иди сюда, милая. Она немного стесняется. К тому же с ее нежной кожей, — он сделал ударение на слове «нежной», — ей противопоказано долго находиться на солнце. Поэтому мы и вышли погулять пораньше.
— Пожалуйста, подойдите, — сказал немец.
Она не шевелилась.
Он повторил, уже жестче:
— Подойдите. Она прятала лицо в руках, притворяясь смущенной. Тогда он сделал пять длинных, медленных шагов в ее сторону.
— Ваши документы.
— У меня нет с собой.
Он приподнял ей подбородок и заметил синяк:
— Кто вас ударил?
Она не ответила. Тогда вмешался Аль-Серрас:
— Ссора между влюбленными. Сами знаете, как это бывает.
— Я вам не верю, — сказал немец.
Воцарилось короткое молчание. Прервал его мотоциклист:
— Я достаточно много читал о вас и знаю, что вы никогда никого не ударите. Вы помешаны на своих руках. Слишком бережете их, чтобы драться. Я прав?
— Никогда не пытайся обмануть почитателя, — принужденно засмеялся Аль-Серрас. — Вы абсолютно правы — насчет моих рук. Но заблуждаетесь насчет другого.
— В каком смысле?
— Я сказал, что это была ссора влюбленных. Но не говорил, что я и есть тот самый драчливый влюбленный.
— О! — В голосе немца послышалось удивление.
Он подошел к Авиве ближе, окинул взглядом ее фигуру. Потом положил руку ей на талию.
— Не щекотно? — спросил он.
Она стояла низко опустив голову, не пытаясь отпрянуть или выразить возмущение. Он взял ее за руку и принялся изучать узкое запястье — искал клеймо.
— Вы остановились неподалеку?
— Она приехала к друзьям на выходные, — вмешался Аль-Серрас.
— Документы есть?
— В Марселе. Я оставила их в отеле.
— Я как раз еду в Марсель. Вы поедете со мной.
Он за руку повел ее к коляске.
— Здесь всего одно пассажирское место, — через плечо бросил он Аль-Серрасу. — Мои извинения. Надеюсь увидеть вас в городе, особенно если вы будете давать концерт. Все бы отдал, чтобы вас послушать!
— Что именно вы хотели бы услышать? — Аль-Серрас пытался задержать его.
Немец выпустил руку Авивы:
— Трудный вопрос! — Он задумался. — Что предпочесть: то, что слышал раньше, или то, чего никогда не слышал? Все говорят, вы лучше всех в Европе играете Шопена, но я не очень люблю Шопена. Больше всего мне нравится трио Дворжака в вашем исполнении.
— Полагаю, опус номер четыре? «Думки»?
Немец щелкнул каблуками:
— Точно! — Он уже забирался на мотоцикл, когда Аль-Серрас ляпнул:
— Там мало моей заслуги. Гораздо важнее партия виолончели. Но я передам сеньору Деларго ваш отклик.
— Вы общаетесь с маэстро Деларго?
— Общаюсь? Пожалуй, даже слишком тесно, если учесть, что мы делим с ним двухспальную кровать.
Немец забыл об Авиве. Прижав к груди камеру, он шагнул к Аль-Серрасу и взволнованным шепотом спросил:
— Где он?
Вот так мой партнер, мой коллега, моя тень, мой друг и соперник привел волка прямо к нашей двери. Мне-то не было особой нужды скрываться. Но на вилле находились и другие люди: Андре и Жаклин Бретон, их дочь, писатель-троцкист Виктор Серж и другие артисты и писатели. Они еще нежились в постелях, отсыпаясь после вчерашней вечеринки. Даже повар Иешуа успел побывать под арестом — его поймали на попытке отоварить в Марселе фальшивые продовольственные карточки. Слава богу, Верфель и Генрих Манн уже уехали. Плохо было то, что еще не вернулся Фрай, который соображал быстрее всех нас и обладал даром сладкоречия. Приходилось выкручиваться самим.
— Я больше не играю, — объяснил я гестаповцу, который умолял меня исполнить что-нибудь лично для него.
Мы сидели во дворе, за одним из металлических столов, с которого Иешуа торопливо убирал остатки завтрака. Обитатели виллы поспешили попрятаться кто куда, едва заслышав скрип сапог.
— Как так — больше не играете? — не понял немец, пальцами поправляя фуражку.
— Временно, — быстро объяснил Аль-Серрас. — У него подагра. Обострение артрита. Воспаление суставов.
— Знаю, что это такое. Моя бабушка страдает той же болезнью. — Он внимательно посмотрел мне в лицо: — Вы едите морепродукты?
— Иногда, — запинаясь, ответил я.
— А красное мясо?
— Когда достану.
— В том-то и проблема. Мясо и морепродукты вредны при подагре. И как долго длятся приступы?
Я посмотрел на Аль-Серраса. Тот объяснил:
— Неделю, дней десять. В промежутках мы пытаемся играть, но не подолгу.
— Вы по-прежнему играете вместе?
— Конечно! Почему бы и нет?
— Хорошо, — произнес офицер шепотом. — Хорошо, что боли у вас непостоянные. Моя бабушка спасается фруктами и овощами. Особенно полезна черешня. Свежая черешня.
