Фаусто Сальваторе «Песнь агонии» фильм «Христос», который совершенно вытеснил третий и последний вариант «Страстей» Патэ, снятых под руководством Зекка в том же 1914 году. «Христос» снимался в Италии, Египте и Палестине и в течение всей войны имел громадный коммерческий успех. Он пользовался такой известностью, что Джузеппе ди Лигуоро в 1916 году в подражение ему поставил фильм «Христос, или Сфинкс Ионического моря», действие которого развертывалось около 1000 года; кроме названия, он не имел ничего общего с нашумевшим фильмом Антаморо. Постановка эта была очень посредственна… Эволюция кино опередила Джузеппе Ди Лигуоро в жанре, отправной точкой которого был когда-то созданный им «Ад».
У Амброзио Луиджи Маджи выпустил второй фильм, посвященный войне за независимость, — «Бабушкину лампу» (1913), — который прошел с еще большим успехом, чем «Золотая свадьба». Трилогия Маджи из эпохи «рисорджименто» дополнилась «Колоколами смерти» (1913).
Позже Луиджи Маджи экранизировал «Свадьбу Фигаро» и «Севильского цирюльника», однако эти фильмы не пользовались успехом. Эволюция кино опередила и этого крупного режиссера, в наши дни почти забытого. Он содействовал взлету итальянского кино своей первой постановкой «Последних дней Помпей» и оказал глубокое влияние на мировое кино (в частности, на Гриффита) своими фильмами «Золотая свадьба» и «Сатана».
Марио Казерини после провала третьего варианта «Последних дней Помпей» предпринял постановку «Нерона и Агриппины» (1913). Фильм, объявленный шедевром, в Париже демонстрировал Патэ, который очень дорого оплатил свою монополию. Реклама сообщала, что постановка обошлась в миллион франков, а в субтитрах точно указывалось, сколько стоил каждый из основных эпизодов[168]. В фильме участвовали Мария Казерини-Гасперини и Марио Боннар… Это был полный провал. Путающаяся в своем пеплуме Агриппина и ее преувеличенная жестикуляция вызывали насмешки. Порой зрительный зал «Гомон-палас» сотрясался от хохота. Казалось, итальянскому «античному» фильму приходит конец. Однако Пастроне сумел придать ему новый блеск постановкой грандиозного фильма «Каби-рия» (1914).
Джованни Пастроне, один из крупнейших деятелей итальянской кинематографии, с 1908 года руководивший фирмой «Итала», лишь случайно оказался в роли режиссера. Этот делец был прежде всего крупным предпринимателем и осуществлял общий надзор за выпуском большинства фильмов «Итала», не принимая личного участия в их постановке. В некоторых отношениях его можно сравнить с американцами Томасом Инсом, Стюартом Блэктоном и Мак Сеннеттом или с французом Зекка, но с той существенной разницей, что Пастроне, человек высокой культуры, в «Кабирии» проявил сознательное стремление к художественной выразительности.
Замысел этого фильма созрел у Пастроне в начале 1913 года. Сначала он назвал свой будущий фильм «Симфонией огня» и приурочил его действие ко времени рунических войн.
Этот выбор был подсказан триполитанской войной, которая в то время волновала всю Италию и служила рационалистам поводом для воспоминаний о завоевании Африки Сципионом. Они пытались извинить неудачи своей колониальной экспедиции в Ливию ссылкой на бесплодные победы Ганнибала. Еще не окрепший итальянский империализм, на первых порах очень пылкий и необузданный, громко требовал превращения Средиземного моря в Маге Nostrum. В ряде эпизодов еще неоконченного сценария большое место отводилось царице нумидийской Софонизбе, супруге Сифакса. Древняя Нумидия была частью Алжира — французской колонии… Несмотря на интерес публики к пуническим войнам, они еще никогда не служили сюжетом итальянских фильмов; «Саламбо» Флобера был источником, дающим Пастроне широкие возможности для заимствования, а воспоминания об Урсусе из «Камо грядеши?» создали в его воображении добродушного великана, непобедимая сила которого должна была охранять юную героиню.
Закончив сценарий, Пастроне обратился к «божественному» Габриэлю д’Аннунцио. Знаменитый поэт скрывался во Франции, куда он сбежал от своры итальянских кредиторов. Пастроне написал д'Аннунцио, что «ему пришла в голову идея, которая сулит писателю огромную выгоду, но не причинит ему никакого беспокойства и никоим образом не повредит его репутации». Литературный вельможа охотно согласился принять Пастроне, который прибыл в Париж и встретился с ним в большом отеле.
«Д’Аннунцио принял меня, — рассказывает Пастроне[169], — и соблаговолил выслушать. Когда я закончил, он сказал: «В книге Иова написано: «Число глупцов неисчислимо». Но, по всей видимости, ни вы, ни я не принадлежим к этой категории. Сколько вы мне дадите за подпись под вашим фильмом?»
Я не ожидал такого цинизма. Мы поторговались и, наконец, остановились на кругленькой сумме. Я вручил ему 50 000 франков. Впоследствии мне пришлось дать ему еще столько же, чтобы он оставил меня в покое.
Мой сценарий был уже давно написан. Но из приличия я не осмелился захватить с собой ни строчки. Как только торг был закончен, я сделал вид, что импровизирую перед д’Аннунцио. Он выслушал меня, ни разу не прервав моего рассказа. Однако впоследствии он снабдил моих героев новыми, более удачными именами; Кабирия, что значило «рожденная в огне», Мачисте (Нацист), Кресса, Картало, Бодасторет и другие.
Требовалось еще подтвердить наше соглашение каким нибудь документом, чтобы сценарий стал законным творением писателя. В своей гостинице я поспешно набросал десятка три страниц, вкратце изложив содержание придуманного мной сюжета. Когда Габриэль д’Аннунцио снова принял меня, он подписал каждую из 30 страниц, не потрудившись даже их прочитать. В дальнейшем он должен был составить надписи к фильму. В контракте он обязался присутствовать на первых демонстрациях фильма в различных странах. Всюду рекламировалось его имя, а я как режиссер фильма фигурировал на втором плане под псевдонимом Пьеро Фоско.
Д’Аннунцио не пытался отрицать это выгодное ему авторство. Он уже давно интересовался кинематографией и понимал, что хороший фильм может еще увеличить его славу. Итальянскую кинематографию, достигшую в то время своего расцвета, провозгласили во всем мире вершиной искусства. Д’Аннунцио повсюду объявлял себя автором и постановщиком «Кабирии»; так, например, директору театра «Порт Сен-Мартен» в Париже он написал[170]:
«Я только что создал для кино греко-римско-пуническую драму в духе «Камо грядеши?» Речь идет о нескольких километрах пленки — немой, но полной приключений. Необычайно, вы увидите…».
В крупной миланской газете «Корриере делла Сера» д’Аннунцио снова объявил:
«Одна туринская фирма, руководимая просвещенным и энергичным человеком, обладающим топким чувством формы, готовит общедоступное произведение искусства по придуманному мной, но еще неопубликованному сюжету. Дело идет об эскизе исторического романа, который я набросал несколько лет тому назад и теперь обнаружил среди своих многочисленных бумаг… (sic!).
Итак, дело идет об обширном полотне, выполненном, как мне кажется, с никогда еще не виданной полнотой, с самой тщательной отделкой деталей, глубоким уважением к археологии и истории и гармонично развитым действием. Выпускающая фильм кинофирма вложила в его постановку, несомненно, больше труда и вдохновения, чем было когда-либо вложено в произведение киноискусства. Эта грандиозная историческая композиция связана сложной интригой, которая, несомненно, затронет самые глубокие чувства народа»[171].
В сценарии, который д’Аннунцио без зазрения совести приписывал себе, действие происходит в III веке до нашей эры во время третьей пунической войны (218–202).
«Действие начинается в Катании (Сицилия) в доме патриция Батто. Извержение превращает город в пепел. Показ этой катастрофы дает возможность начать фильм таким же сенсационным эпизодом, каким заканчивались «Последние дни Помпей». Патриций считает, что его единственная дочь Кабирия погибла. Однако девочку, спасенную ее кормилицей Крессой, похищают карфагенские пираты.
Разражается третья пуническая война. Ганнибал переходит Альпы; патриций Фульвио Аксилья (Умберто Моцпато), застигнутый войной, скрывается в Карфагене вместе со своим рабом, непобедимым великаном Мачисте (Бартоломео Пагано). Главный жрец Ваала — Картало покупает на невольничьем рынке Кабирию, чтобы принести ее в жертву своему богу. Однако кормилица Кресса сообщает об этом римлянину Аксилье, который посылает Мачисте спасти ребенка. Великану удается проникнуть в храм Ваала, где (как это описано в «Саламбо») бронзовая статуя поднимает на ладонях несчастных младенцев, чтобы ввергнуть
