явно умел лучше, чем их преследовать. Я выдохлась уже через несколько сот метров (быстро бегать на сорокаградусной жаре, вдыхая загазованный тегеранский воздух только атлету под силу). У меня тряслись коленки и отказывалась работать голова. Еще бы. Я выросла в относительно спокойное время в относительно спокойной стране. Всякого рода путчи и перевороты помнила весьма смутно. Я не знала, что если будут бить — то всех без разбора. А то и убьют — и отвечать за это никто не будет.
Мы скрылись в какой-то лавочке в соседнем переулке, потом поймали машину.
— Эх ты, — обнял меня Камран. — Ну какой из тебя революционер?
— А что, тебе в тюрьму захотелось? — прошипела я.
Нас могли запомнить. С точки зрения басиджей, мы теперь тоже — в рядах демонстрантов. Правда, пока все тихо. Камран спит, а я пишу…
Звонок прозвучал неожиданно. Вздрагиваю. Нет, это не полиция. Просто пришли гости. Они появляются тут днем и ночью. Даже когда не ждешь. Но скоро начинаешь этому радоваться. В мире, где все зыбко и непонятно, а неприятности — норма, начинаешь ценить общество людей. Таких же, как ты. У них впереди — неуверенность и страх, в сердце — любовь и вера. А дома — свой, неповторимый персидский ковер с замысловатыми узорами…
ИНГА ЛАНСКАЯ
Жена Мухаммеда
В лавке пахнет маслами и свежезаваренным чаем, которым ты поишь клиенток, двух пухлых блондинок, впаривая им в сотый раз за эту неделю (сегодня только вечер среды) историю про «секрет Мухаммеда».
— Мухаммед — это я. А секрет этих духов у нас передается от отца к сыну уже сто лет, его знает только наша семья. У моего прадедушки было три жены, на всех сила не хватает. У-у-у, сколько нужно сила! Они мазались «Секретом Мухаммеда», как звали моего прадедушка. Два капли вот сюда, — поглаживаешь черной лапкой свою шею, пахнущую мускусом. — Два на грудь. Еще два капли… ну-у-у сами знаете куда… — Ты смеешься, оголяя сахарные осколки зубов, белее, чем искусственный жемчуг в соседней лавке, где успели отовариться блондинки-москвички. Кончится тем, что они еще шмат «старинной» бирюзы домой приволокут и надорвутся, таща через границу «антикварную» кошку из «цельного куска малахита». Сегодня явно не их день.
— Как верблюд? — не понимают девицы.
— Как верблюд, будет ходить за тобой.
— Ну, то есть как привязанный…
В зеленых глазах более взрослой из туристок появляется полированный блеск.
— Знаешь, Кать, я возьму пару флакончиков, может, действительно что-нибудь получится с Самоваром. Будет ходить за мной, как верблюд… — Она хохочет, колыхая, на радость Мухаммеду, едва прикрытую тесным топом грудью.
— Да, да, как верблюд! Секрет Мухаммеда еще никого не подвел, еще приезжать будете и прямо ко мне в лавку идти, — уламываешь ты их почти на чистом русском, с приторным и ласковым арабским акцентом.
— У вас прекрасный русский, — восторгаются девчонки.
— Моя жена, Лена, научила меня всему. Она из Челябинска, — улыбаешься ты. И поясняешь для верности: — Знаете, такой город в России. Там очень холодно…
Девушки еще немного почирикали и ушли с бутылочками и фирменными твоими флаконами «в подарок». Сразу видно, в Египте первый раз, иначе бы раскусили твой «секрет», он здесь в каждой лавке продается в три раза дешевле под названием «Секрет пустыни», который якобы передается из поколения в поколение, повышая потенцию и рождаемость в местных гаремах. Дурехи же решили, что их парни будут ходить за ними, как привязанные верблюды. Когда ты мне в первый раз на ломаном русском рассказывал эту байку, я тоже так подумала. Пока не узнала тебя и твоих верблюдов в силе…
Ты закрывал лавку в самый зной, заваривал красный чай, и мы занимались сексом в позе лотоса на плоских подушках в углу лавки. Текла я, растекалось мое сознание. Жар. Жара. Теперь все изменилось. Я ношу белый платок, и ты больше не запираешь днем лавку. То, что позволено полуголым туристкам, не позволено жене…
Ты увез меня к родным, в красную пустыню. Стоял период гона верблюдов. Огромные, сильные, косматые, чуя самок, горбатые звери рвали веревки и цепи, сбегали в пески, подальше от людских глаз. Поднимали клубы красной пыли, издали могло показаться, что это исполины — всадники Апокалипсиса в огненной дымке. Отбивали самок и могли крыть их, не переставая, часами, днями, забывая про голод, жажду и сон. Верблюды не любят сторонних наблюдателей, если побеспокоить их в такое время — сшибут мозолистыми ногами, затопчут насмерть.
Мухаммед говорит, что верблюд, как араб, не выносит такого позора — чтобы чужой наблюдал за ним и его самкой. Если же верблюд не успеет забить любопытного, то от обиды начинает реветь и биться о землю до тех пор, пока не свалится замертво. Но верить сладкоголосому Мухаммеду, способному уболтать даже скаредных немцев, стоит только в крайнем случае. По-моему, не врет он, лишь когда говорит, что любит меня. Именно поэтому позволяет мне работать в СПА-салоне при одном из самых крупных отелей на побережье.
«СПА-салон» — это, конечно, громко сказано, три небольшие комнатки: сауна, джакузи и несколько массажных столов. В Африке все мельчает, плавится от жары. Я здесь администратор, а практически все клиенты, разумеется, из СНГ — ни один немец, которых здесь тоже достаточно, не согласится выдать тридцать, а то и сто баксов за полную антисанитарию и сомнительный массаж. Наши же, жадные до «роскоши», повидавшие в жизни и не такую грязь, соглашаются. Большинство клиенток такие же перезревшие на солнце Тани и Кати, что были сейчас в нашей лавке, — Аббас старается, зазывает женщин не хуже моего Мухаммеда.
Хотя львиная доля дохода нашему «менеджеру по рекламе», а по- простому зазывале Аббасу достается от наших баб, русских он не уважает, но при мне помалкивает. Предпочитает американок и немок. Европейки к нему относятся еще хуже, чем он к нашим. Обещают и кидают, но Аббас не унывает, ежедневно рассказывая мне новые истории. Но настоящих романов, со слезами и обещаниями на пороге расставания у него было всего два:
— Джессика говорила, что любит, в Америку позовет. Каждый день слова и бесплатный массаж. Обманула. Сюда приезжает: «Аббас, люблю». И снова бесплатный массаж. Уезжает — забывает. Анна тоже обещать Германию. Приезжай, говорит, к нам. А что там? Я там чужой. Обещала подумать, приехать сюда. Приезжает, плачет — «люблю» и бесплатный массаж. Потом говорит, у меня жених, белый. А ты черный…
Показывает мне фотографии полной крашеной блондинки- американки, похожей на Челси Клинтон, и сухопарой зубастой немки.
— Русские девушки лучше. — В моих словах ни грамма доморощенного патриотизма, сплошная объективность и досада. — Взять хотя бы ту, что ты окучивал вчера…
— Э-э-э, — отмахивается Аббас.
