— Не. Не бандит, — Макс смутился. — Точно тебе говорю. Он… хороший. Только несчастный и слабый очень. И потом, даже Руслану он понравился — а ты знаешь, что он чужих не любит. А этого как-то сразу принял, даже руку ему облизывал.
— Точно не надо никому из взрослых рассказать? — засомневался я. — Вдруг чего?
— Не надо, Валерка, — ответил Макс. — Он очень просил. У него ж документов никаких нет, он сам сказал. А куда его без документов? Точно в милицию заберут.
— Угу, — задумчиво согласился я. — Заберут, как пить дать. Ладно. Что делать-то будем?
— Плот надо. Если я у папки еще и ключи от лодки стащу, он точно меня убьет. А так мы — туда обратно, патроны и еду отвезем послезавтра утром — и домой к завтраку, никто и не заметит.
— Лады. Слушай, а как зовут-то этого твоего мужика? Молодой, старый?
— Артемом зовут. Молодой, батьки намного моложе.
Весь следующий день ушел у нас на постройку плота. Тайком, по одной доске, по одной жердине мы таскали из сараев материалы. Толик помогать нам так и не пришел — видимо, испугался возможного наказания от родителей. А вот Жора принес в кармане пару десятков гвоздей. Даже Любка пришла, хотя толку от нее было немного — бестолковая девчонка только мешалась, постоянно отвлекая нас своими дурацкими вопросами. Правда, нас — это было сильно сказано. Плот Макс, по сути, построил в одиночку — мы с Жорой только подносили ему доски. Я удивлялся, наблюдая за тем, как ловко мой друг управлялся с пилой и тяжелым молотком. Конечно, любой из нас умел забивать гвозди, но Макс вгонял их в доски двумя-тремя резкими ударами, ни разу не промахнувшись. Он работал быстро и сосредоточенно, иногда как будто даже не слыша, что мы ему говорим.
— Ну что, попробуем спустить его на воду? — спросила Любка, когда плот, наконец, был закончен. — Интересно же. Столько делали…
— Не, Люб, давай завтра, что-то я устал, — ответил Макс. — После завтрака соберемся, ты на стреме постоишь на пригорке, а мы проплывем до поворота, потом обратно его потащим. Может, даже с парусом попробуем.
— А что это я на стреме? — обиделась Любка. — Чуть что, сразу я. А, Максим?
— Ну, хочешь, я постою первым? — примирительно согласился тот. — С плотом тогда Валерка управиться, а потом поменяемся.
Мы с ним так и договаривались. Без помощи ребят мы бы вряд ли смогли так быстро построить плот, но вот рассказывать им, зачем он на самом деле был нужен, все же не стоило. Одно дело — проплыть немного вдоль берега тайком от родителей, и совсем другое — отправиться на ту сторону, куда даже из взрослых мало кто плавал. Ябедами Жора с Любкой, конечно, не были, но тут такое…
— Слушай, Валер, а у тебя будет двадцать копеек? — спросил меня Макс, когда ребята ушли.
— Будет, — ответил я. — А тебе зачем?
— Да думаю в магазин после ужина заглянуть, сгущенки банку купить — для Артема. Он же, небось, сто лет сладкого не ел. А у меня только пятнадцать. Я тебе потом отдам.
— Да ладно тебе, — я махнул рукой. — Не надо. Я ж тоже хочу Артему помочь.
На выходе из магазина мы столкнулись со старым дядей Колей Зайцевым, которого все, даже малыши, называли чуть ли не в глаза, Зайцем. Он не обижался. Несмотря на то, что Заяц был алкоголиком, все его любили. В те редкие дни, когда он не напивался, он мастерил нам отличные деревянные мечи и луки — руки у него были золотые. А когда он получал пенсию, он всегда покупал одно и то же — бутылку «Столичной» и буханку ржаного хлеба себе, и пакетик конфет — ребятишкам, которые шумной гурьбой окружали его, как только он выходил из магазина. И даже моя мама, которая терпеть не могла пьющих, не могла отказать ему, когда он с робкой улыбкой приходил с утра и говорил свое жалкое: «Хозяюшка, дай поправиться, погибаю». Мама хмурилась, ворчала, но всегда выносила Зайцу хотя бы половинку граненого стакана.
В этот день дядя Коля был не то, чтобы пьян, но явно навеселе. Мы хотели тихо прошмыгнуть мимо него и отправиться восвояси, но он вдруг поймал Макса за руку.
— Ох, ты ж, мать моя женщина, — изумленно проговорил Заяц, уставившись на моего друга. — Максимка, ты погляди ж, у тебя глаза совсем отцовские стали! Вот точь-в-точь как у него после того, как твоего папку, Валерка, в штольне завалило на той стороне. Когда он с шахты уволился, и по лесам стал ходить — такие же глаза у него были.
— На той стороне? — переспросил я. — Папу же в Красном Луче завалило, мне мама рассказывала…
— Мама ему рассказывала, — заворчал дядя Коля. — Да я сам как сейчас помню — лет десять назад сюда с Красного Луча дорогу нормальную стали прокладывать, даже мост временный построили, пару срубов поставили — вроде что-то в земле нашли на том берегу, собирались шахту строить. Сашка тогда бригадиром был. Но что-то там не заладилось. Штольня обвалилась, пару человек насмерть, Сашку тоже приложило, но вроде не сильно. И все, заглохла там работа — машины уехали, мост разобрали, дорога вся травой заросла. И домишки тоже забросили. Так они там и стоят. А мы с тех пор на тот берег — ни ногой. Сашка говорит — нечего там делать, а он же тут всему голова…
— Чего ты тут болтаешь? — загремело откуда-то сзади.
Отец Макса стоял прямо за спиной у дяди Коли. Он всегда был хмурым и немногословным мужиком, но сейчас я его в первый раз по-настоящему испугался. Его громадные руки были сжаты в кулаки, а глаза метали молнии. Высокий, широкоплечий, он медленно наступал на съежившегося от страха Зайца.
— Чего ты ребятам ерундой голову забиваешь? Напился, и мелешь теперь всякую чушь! Я тебе… — тут дядя Саша повернулся к нам. — А вы чего слушаете? Не видите — человек на солнышке перегрелся!
— Бить меня будешь, Сашенька? — вдруг повысил голос дядя Коля. — Да я же тебя мелкого еще помню, сопляка совсем, когда ты пешком под стол ходил. А теперь вон какой стал — мотоцикл купил, куртку импортную… Весь хутор на тебе держится. И никто тебе не скажет — а я скажу. Другой ты тогда стал, Сашка, когда друга твоего Сеню, Валеркиного папку, похоронил. Гнильца в тебе какая-то появилась, вот что. Друзья твои эти, ростовские да московские…
— Можно подумать, я для одного себя стараюсь, — хмуро огрызнулся дядя Саша, но уже тише, как будто речь Зайца задела его за живое. — Тебе будто плохо в Ягодовке живется? Иди домой уже, проспись. И вы, ребята, тоже идите, — добавил он и, развернувшись, зашагал прочь.
Кажется, только я один заметил, что все это время Макс стоял боком к отцу, так, чтобы тот не мог видеть его второй, ярко-зеленый глаз.
Плот покачивался на мутной воде реки. Маленький и легкий, он все же выглядел достаточно прочным, чтобы перевезти на тот берег и нас с Максом, и все то, что мы собирались отвезти его загадочному другу Артему. Рискуя быть замеченными, мы все же решились плыть сразу после ужина.
— Аккуратней, не переверни, — Макс пустил меня на плот первым, а сам собирался отвязать его от дерева. — Спустимся вдоль берега до излучины, а там не так глубоко — оттолкнемся от дна палками и переправимся.
— Откуда ты такой умный? — проворчал я.
Вода заливала босые ноги. Пока мы были недалеко от берега, было еще ничего, но когда мы вытолкали плот на середину Кадамовки, мне стало страшно. Глубина была, конечно, и правда сравнительно небольшая — шест легко доставал до дна, но я совсем не умел плавать…
— Валерка, не бойся, — вдруг заговорил Макс. — Если что, я тебя вытащу.
— Ты ж сам еле плаваешь, — ответил я, но все же с благодарностью посмотрел на друга. — Куда тебе?
— Вытащу, — упрямо замотал головой он. — Вот просто знаю, что вытащу, ты главное за руки меня не хватай… Ах, черт! Руслан!
Верный пес сидел на берегу прямо напротив нас, тревожно поглядывая на удалявшийся плот. Когда Макс его заметил, он вскочил, и принялся носиться вдоль берега туда-сюда, разбрызгивая воду лапами.
— Ну что за псина, — заворчал Макс. — Придется вернуться и взять его с собой, или он своим лаем всю деревню на уши поставит.
С крупной овчаркой на борту, плот двигался тяжелее, но мне стало спокойнее. Большой пес словно
