активизировал, более откровенно, открыто стал высказывать свои контрреволюционные взгляды. Я приведу такой факт.
В сентябре 1937 года Попов пригласил меня зайти к нему на квартиру, где, разговаривая на разные темы, Попов прямо высказал свои социально–политические взгляды, он говорил:«Я считаю абсурдными всякие разговоры о классовой борьбе, классовой борьбы не существует — все это вздор и чепуха. Я всегда был и остаюсь идеалистом, и, по–моему, не какая?то экономическая и классовая борьба является двигателем истории, а духовные интересы разных наций. Руководящая же роль в развитии истории, конечно, принадлежит религии».
19 сентября 1937 года, когда колхозники изучали положение о выборах в Верховный Совет СССР, на сей счет Попов выразился:«После опубликования новой конституции отсутствие настоящей свободы и демократии дало себя еще больше почувствовать, ибо конституция опубликована только для внешнего употребления и представляет клочок бумаги, на деле же народам СССР она абсолютно никакой свободы не дает»… В беседе с Поповым 8 октября 1937 года по вопросу»национальной политики»Попов говорил, что»советская власть ведет неправильную национальную политику. Там, где на самом деле не было ничего национального, никакой национальной культуры, большевики вопили о национальном самоопределении, о культивировании и чистоте национальной культуры. Неудивительно, что теперь сказывается результат этой политики. Потому эти люди и стали шовинистами, так как раздули национальное самоопределение и создавали национальные культуры там, где их не было. Это лишний раз говорит о несостоятельности и непрочности политики коммунизма».
В заключение всего показанного мною в протоколе допроса заявляю, что Иван Васильевич Попов враждебно настроен к политике партии и советской власти. Высказываемые Поповым контрреволюционные взгляды я не разделял и всегда старался в таких случаях удаляться от Попова».
В тот же день был допрошен хозяин дома, в котором жил профессор. Он показал: «Припоминаю такой разговор Попова, что»советская власть с крестьян–колхозников налоги берет разными платежами, что раньше этого не было». Он еще много таких контрреволюционных слов говорил, всего сейчас не припомнишь, и многое я у него не понял, так как немного недослышу».
На следующий день, 12 октября, следователь допросил Ивана Васильевича.
— Кого из знакомых вы имеете за границей, назовите их имена, фамилии и адреса.
—Из знакомых за границей, например в Париже, проживает мой бывший товарищ по академии митрополит Евлогий Георгиевский, Иван Александрович Ильин, бывший профессор Московской Духовной академии, — проживает в Швейцарии, а Павел Иванович Новгородцев в Праге. Связи с ними я никакой не имею.
— Откуда вы знаете указанных лиц, адреса, место нахождения?
— О месте нахождения Новгородцева и Ильина мне кто?то сообщал, или же я слышал еще в Москве, сейчас точно не помню. Что касается митрополита Евлогия Георгиевского, я знал из переписки, которую он вел с митрополитом Сергием, заместителем Местоблюстителя Патриаршего престола; с Сергием я знаком по академии, в то время он был профессором Духовной академии, а затем инспектором. Кроме того, я виделся с ним в 1934 году в Москве.
— Разговоры проходили у вас на политические темы?
—Разговоры проходили о нашей прежней работе, учебе, весь разговор был воспоминанием из жизни академии, был и разговор относительно экспедиции на Северный полюс. По этому вопросу был разговор и с Виоловичем, я говорил, что «полету экспедиции на Северный полюс слишком много уделяют внимания в газетах, пишут все одно и то же, так что становится скучно читать».
— Следствие располагает материалами, что вы совместно с Виоловичем проводили агитацию контрреволюционного содержания по вопросу стахановских методов труда. Расскажите следствию об этом.
— Стахановскими методами труда я никогда не интересовался, так как это от моих интересов далеко и читать и разговаривать об этом мне скучно, я занимаюсь наукой отвлеченного порядка.
— Следствие требует от вас дать по этому вопросу правдивые показания.
— Я говорю только правду и добавить ничего другого не могу.
— Следствием установлено, что вы высказывали контрреволюционные взгляды по вопросу новой конституции, в частности о репрессиях. Расскажите, как это было.
— В отношении новой конституции я говорил, что наравне с утверждением конституции должен измениться и уголовный кодекс в сторону смягчения репрессий, что конституция в данный момент выполняется частично, полностью в действие по всем статьям не применена. По национальному вопросу я говорил, что имеются изменения в части развития национальной культуры, что касается контрреволюционной агитации, ее я не проводил.
— Свидетельскими показаниями Павловой и других установлено, что вы выражали недовольство политикой ВКП(б) и советской власти, что якобы в Советском Союзе насильно уничтожают религию. Подтверждаете это?
—Не помню, в какое время и где, но я говорил, что религия в Советском Союзе поставлена в очень тяжелое положение, что много имеется еще религиозных людей, которые бы желали молиться в церкви, но ввиду больших налогов они открыть церковь не в состоянии, других каких?либо разговоров контрреволюционного содержания я не вел.
— Были ли разговоры по вопросу безработицы и что на сей счет вы высказывали?
— Да, разговор о безработице был, я говорил лично о себе, что, вернувшись в 1934 году из ссылки, я продолжительное время не мог найти себе работу и что впоследствии устроился на работу и то с большим перерывом, такое же положение может случиться и после освобождения из ссылки и сейчас, относительно вообще безработицы в Советском Союзе я не говорил.
— Следствие располагает материалами, что вы высказывали пошлые клеветнические слова по адресу руководителей партии и советского правительства. Скажите, чем это было вызвано.
—Не помню таких разговоров, возможно, что?нибудь в отношении зажима критики я говорил, о которой за последнее время много пишется в газетах.
— Следствие настаивает на том, чтобы вы дали откровенные показания по поводу клеветы на руководителей партии и советского правительства.
—Я сказал, что подобных разговоров сейчас не помню и ничего по этому вопросу пояснить не могу.
—Следствием установлено, что вы по поводу последнего процесса над восемью фашистскими шпионами высказывали сожаление о них, говорили о неустойчивости и немонолитности партии ВКП (б).
— Разговор по поводу расстрела этой восьмерки был, но жалеть я их не жалел, что касается неустойчивости и немонолит–ности партии, это действительно так, поскольку в партии образовались три фракции: троцкисты, зиновьевцы, бухаринцы; ясно, что при таких разногласиях партия не может быть монолитной.
6 ноября следователь снова вызвал Ивана Васильевича на допрос и спросил:
— Вы работали в Духовной академии и готовили кадры священников?
—Да, на протяжении тридцати лет моей службы в Духовной академии я в основном готовил и воспитывал священнослужителей, так как и цель Духовной академии была направлена на выпуск епископов и священников.
2 декабря была устроена очная ставка со лжесвидетелем, который подтвердил все данные им ранее показания, после чего следователь спросил профессора:
— Вы подтверждаете показания свидетеля?..
— Нет, показания… я не подтверждаю и виновным себя не признаю.
Когда свидетеля увели, следователь еще раз спросил Ивана Васильевича:
— Признаете ли вы себя виновным в предъявленном вам обвинении?
— Виновным себя в предъявленном обвинении… не признаю.
3 декабря 1937 года следствие было закончено. В енисейской тюрьме Иван Васильевич встретил день своего рождения, ему исполнился семьдесят один год. 5 февраля 1938 года тройка НКВД приговорила Ивана Васильевича к расстрелу. Иван Васильевич Попов был расстрелян 8 февраля 1938 года в 9 часов
