железа сменилось криками раненых. А на носу всё затихло, там пылал пожар.
Была ночь, но из-за многих пожаров, как на палубе рыцарей, так и на палубе сарацинов, было очень светло. Пред последними рыцарями открывалась ужасная картина: теперь весь корабль был забит сарацинами, они были везде. Повсюду были трупы и кровь, много крови. Слышались крики умирающих и радостные ликования арабов.
Их окружали. Кто-то пытался выпрыгнуть за борт, но и там не было покоя, лучники добивали всех и, к тому же, там были акулы, идущие за вражескими кораблями. Через пять минут после начала боя остались лишь Пётр, Павел и ещё пара рыцарей.
Сарацины обступили их. Пётр переглянулся с остальными, все уже поняли, что им конец. Никто из них не увидит, как вырастут их дети, как постареют их жены. Иерусалим, город мечты, никогда не раскроет свои величественные врата пред ними. Солнце, о солнце! Ты никогда не будешь ласкать их тела. Дома рыцарей будут разрушенные, но они этого не узнают. Морское дно, вот их новое пристанище, Посейдон и Аид — вот их новые повелители и вечные друзья. И ничего уже не изменить. Осознание этого навело на Петра такую великую печаль, что он чуть не упал на колени и не расплакался. Но он не мог доставить такого счастья арабам, только не им! Манфреди вытер лицо от крови, на глазах навернулись слёзы, и он первым кинулся на врага. Ему захотелось хоть в последние секунды жизни стать героем.
Все его поддержали и так же бросились в атаку.
Сарацины даже не дрогнули, они только смеялись.
Тех двоих бедолаг сразу насадили на копья, Павел прорвался в ряды врагов и убил троих арабов или турков. И не разобрать — всё смешалось в этой кровавой бойне. После чего его схватили, повалили на пол и изрубили мечами. Пётр же не смог пройти ряды врага. Какой-то здоровый сарацин заехал ему кулаком в живот. Манфреди упал на колени, негромко выругался и свалился на бок. После чего тут же получил ещё один удар нагой по затылку. Раздался противный смех. Манфреди потянулся за мечом. Ещё удар, ещё смех. И так несколько раз.
Пётр был ещё в сознании и видел, как арабы добивают раненых на корабле и выбрасывают их тела за борт. Какой-то особо щепетильный воин срывал с мёртвых распятия и засовывал их себе в маленьких кожаный мешочек. Лицо его было раздосадованным…
Глава вторая
Мир и покой
Эх, фермерская жизнь. Пожалуй, самая светлая и счастливая из всех жизней на этой грешной земле. Вокруг цветущие поля, зелёные леса, мелкие и очень холодные речушки. Куда не посмотри, всюду мир, спокойствие и благодать. Низко летают птички, наверное, к дождю. Дети выселяться, прыгают вокруг повозки, спешащей в город, и что-то напевают. Возница не удерживается и тоже начинает подпевать. Из немногочисленных хлипких домиков с соломенными крышами струится лёгкий дымок — недавно кончился обед. Молодые барышни, только что освободившиеся от работы, спешат к своим половинкам. Деревенский кузнец монотонно отстукивает очередной металлический шедевр. Кони не спеша махают хвостами, чтоб отогнать назойливых мух, правда назвать их по-настоящему назойливыми язык не повернётся. Они, как и все вокруг, спокойны и, как сказал бы какой-нибудь художник, умиротворенны. День за днём, месяц за месяцем, год за годом всегда одно и то же. Люди приходят, люди уходят, что-то меняется, но что-то остаётся неизменным, а в частности дух этого места. Добрый, нетронутый алчностью и злобой край, как будто застыл во времени, и ничто не могло вывести его из этого божьего места. Ничто и никто! По крайне мере в этом была уверена Элизабет Розаль, дочь Августа и Миранды.
Она была красивой, молодой девушкой с длинными коричневыми волосами, зелёными глазами и прекрасной фигурой. Из-за чего друзей у неё было не много. Нет, от парней проходу не было! Вот только с подругами была беда. Обычные, немного глупенькие, деревенские девушки её не любили. И на это были свои, на их взгляд, объективные причины. Она была красивее их, умнее, правда не на много, а главное — она как будто светилась счастьем и добротой. Не подумайте, с кожей у неё всё было нормально. Этот свет скорее исходил из её души, из глаз, больших зелёных глаз, а не из тела. Ну и, как уже упоминалось, за ней ходила толпа местных парней, что, безусловно, злило остальных представительниц женского пола.
Шёл 1089 год, недавно ей исполнилось одиннадцать лет, была весна, довольно тёплая весна, даже слишком. Последнюю неделю жара стояла невыносимая. Отец Элизабет перемешался по соседним фермам и торговался с их хозяевами. Мама, уже не молодая, но ещё привлекательная женщина, сидела у дома и как всегда шила ей с братом одежду. Брат Юлий был старше её на пять лет. Он должен был стать будущим кормильцем семьи. В это время он обычно уходил охотиться на несколько дней, но в этом году решил остаться и помочь отцу — тому в последнее время нездоровилось. Юлий ходил по полю, вспахивая его, с помощью двух старых лошадей. В этом ему помогали другие крестьяне, но, из-за проклятой жары, работа продвигалась так медленно, что казалось ещё чуть медленнее и она встанет окончательно, как упрямый ослик на подъёме.
Элизабет сидела под старым, раскидистым клёном и с любопытством наблюдала за лошадьми. Ей хотелось покататься на них, но разве есть кому-то дело до желаний деревенской девчушки?
— Лошади и так вымотались, а ты ещё хочешь залезть на них. Пожалей скотинку! — Отгонял её брат от замученных животных, а она лишь надувала губки и убегала обратно под дерево, в спасительную тень.
Деревенька Бордж находилась недалеко от пограничной заставы. Но это никак не влияло на жизнь местных фермеров и их семей. Времена были неспокойные, но так было везде. Никто не мог сказать, что короля Франции не атакуют на выезде из Парижа. На месте жертвы мог оказаться и не король, а в полнее земное существо. Дворянин, крестьянин, горожанин, бедняк, всех их могли оградить и там и тут, а то, что рядом есть застава, так это даже хорошо. Солдаты близко, значит, разбойники буду ввести себя, попиши.
Она почти задремала, когда вдали показался небольшой комок пыли. Через какое-то время стало видно, что это всадник. Ещё совсем юный парень, лет семнадцати, одетый в лёгкую кольчугу, промчался мимо неё в сторону площади, так же служившей и рынком, и местом собраний, и много чем ещё.
— Юлий, Юлий, ты это видел?! — Подбежала возбуждённая Элизабет к своему брату. Гости были не частым явлением в их деревушки, поэтому появление каждого нового лица считалось праздником. Обычно считалось…
— Сестрёнка беги к отцу. Пусть он идёт сюда, а я пока схожу, послушаю, что такого принёс нам этот парнишка.
Эли ужасно захотелось ослушаться брата и незаметно, чтобы он не увидел, прошмыгнуть к площади и посмотреть на новенького. Но это было не в её привычках, поэтому, скрепя зубами от любопытства, она побежала к мельнице.
Одной дороги до цели не было. Каждая тропинка петляла, уходила куда-то в сторону, пересекалась с другими, сверху это выглядело, как настоящий лабиринт. Чтоб не тратить время Элизабет решила пойти напрямик, через заросшее поле. Свежая зелёная трава щекотала ей ступни, от чего на её лице появилась глупая улыбка.
Добежав до мельницы и обнаружив отца торгующего с двумя незнакомыми людьми, она сообщила ему о госте. Август скептически осмотрел свою дочурку, её странный вид смущал его. Глупая улыбка, красные щёки, трясущиеся руки говорили ему, что девочка очень возбуждена и, возможно, врёт. Эли, конечно, не была любительницей розыгрышей, но вдруг. Заранее смерившись с тем, что он теряет
