книг лежали повсюду - у комода и у кровати, у стола и у окна, у двери и у стены, вообще - в центре комнаты. Вся комната была усеяна этими стопочками книг, все ее пространство было занято стопками книг.
Он сложил. Он действительно сложил, так, как хотел. О чем, между прочим, спрашивал у нас. Это было его собственное видение - как надо сложить книги. Его собственный порядок.
И этот его порядок на самом деле очень соответствовал ему, маленькому ребенку. Это для нас, взрослых, сложить книги - значило выложить их в две-три высокие стопки, соответственно нашей собственной величине.
Для него такие вот стопочки были отражением его масштаба. И поскольку их получалось много, надо же было найти для каждой место!
Они - другие! У них свой масштаб. Свои выводы. Свои чувства и отношения.
Однажды дочь, задержавшись на работе, опоздала за ребенком в детский сад.
- Ты представляешь мой ужас, - рассказывала она мне, - я понимаю, что опаздываю на час, когда воспитатель уж точно уйдет и ребенка оставят на попечение охранника детского сада, и я не могу дозвониться в сад и передать воспитателю, чтобы она объяснила сыну, что я уже еду и скоро приеду, чтобы он не думал, что я о нем забыла. И я всю дорогу нервничала, что мой ребенок сидит один в саду с охранником, и мне было стыдно, что я такая ужасная мать, что мой ребенок должен сидеть одинокий с каким-то дядькой в саду. И как он там себя чувствует - в пустом саду с чужим человеком? И ты представляешь, я примчалась в этот сад - открывает мне дверь охранник, а ребенок мой - довольный и счастливый, с неохотой встает с дивана, на котором он сидел и смотрел с охранником телевизор.
И выходя из сада, он прерывает мое сбивчивое: «Извини, дорогой, так получилось, что мне нужно было задержаться на работе, мне так неудобно…» - совершенно неожиданной фразой:
- Ты знаешь, мама, сегодня - самый счастливый день в моей жизни!
- Самый счастливый день? - переспрашиваю я, не понимая - в чем счастье- то?
- Я остался один в саду с охранником! - гордо говорит он. - Я вместе с охранником смотрел телевизор! - Так же гордо продолжает он.
И то, как он говорит слово «охранник», - сразу все объяснило. Охранник - это же самый важный человек в детском саду!
- Завтра мне будет завидовать весь детский сад! - заявил ребенок, и дочь после этих слов успокоилась. И, рассказывая мне об этом, пораженно говорила:
- Я извелась, я вся в чувстве вины, что мой ребенок несчастен, а у него это - «самый счастливый день в его жизни»! До какой степени он другой человек. С другим представлением, с другим отношением!
Они - другие. Они - не мы. У них действительно свои отношения, свои чувства, свои ценности.
- Однажды в детстве подружка дала мне обрезки цветной фольги, - рассказывала одна женщина. - Это была настоящая ценность - маленькие пластинки разноцветной жесткой фольги, которую не купишь в магазине. Это было настоящее богатство! Я до сих пор помню замирание в сердце, когда я любовалась разноцветными кусочками, их бликами. Я уже представляла, как украшу звездочками из фольги платье любимой куклы, и она станет принцессой. Как сделаю своим куклам блестящие разноцветные короны, и они станут королевами. Я легла спать с этой мыслью. Но утром не обнаружила на столе своего богатства.
Моя бабушка все выбросила. Она увидела беспорядок на столе у ребенка и навела порядок. И бросила все ненужное - обрезки бумаги, кусочки фольги - в печь.
Я помню горе, которое пережила, узнав, что моего богатства больше нет. Для меня это было горе. Я пережила ощущение настоящей потери и непоправимости случившегося. Я до сих пор помню это чувство утраты и осознание невосполнимости этой утраты. Потому что уже ничего нельзя было сделать - фольги уже нет и взять ее негде.
Это было настоящее горе, и я плакала так, как плачут при настоящем горе. Я обиделась на бабушку. И долго не могла простить ей это «преступление».
Сейчас я понимаю - она была любящей бабушкой и любила меня так, как умела, - заботилась, кормила, наводила у меня на столе порядок. Это она и сделала - выбросив то, что было так дорого мне, но не представляло никакой ценности для нее. Она даже не подумала тогда спросить у меня, что мне тут нужно, что надо оставить. Ей в голову не пришло поинтересоваться, зачем нужны многочисленные обрезки. Ей в голову не приходило, что у меня могут быть
Знаешь ли ты, что ребенок - это
- Я постоянно воевала с ребенком, пытаясь его накормить, - рассказывала одна мама. - Я знала, что детей надо кормить по часам, что им надо давать полноценное питание, которое включает весь необходимый рацион витаминов и микроэлементов. Я так и кормила - по часам, давая ему разнообразное питание. И он постоянно устраивал мне сцены: то он есть еще не хочет, то он этого не хочет, то того не хочет! Как кормежка, так сплошная нервотрепка! Столько сил мне надо было и терпения, чтобы объяснить ему, что надо есть творожок, или что суп в обед просто необходим, или надо есть тертое яблочко, потому что в нем много витаминов! Я кормила его иногда насильно, через крики и слезы - надо же было его накормить вовремя! И однажды, когда я кормила своего пятилетнего сына яичницей, и он опять отказался ее есть, канюча, что не хочет есть яичницу, терпение мое лопнуло, и я сказала ему: «Не съешь яичницу - я тебе ее сейчас на голову вывалю!» Я просто не знала, что делать с этим его нежеланием есть то, что я ему даю. И я вывалила ему эту яичницу на голову…
- Вы не представляете, - произнесла женщина после долгой паузы. - Я знала, что я абсолютно права - ребенок должен есть по часам и должен есть то, что дают ему родители, которые знают, что ему надо есть. Но когда эта яичница-глазунья стекала по его лицу и он начал плакать, кривя рот в какой-то унизительной гримасе, я отчетливо поняла, что я делаю что-то не так. Что так не должно быть. Потому что мое желание его правильно накормить разрушает в нем что-то более важное. И я не права в моем желании накормить его тогда, когда я считаю нужным, и тем, чем я хочу его накормить. Я впервые вдруг с удивлением подумала, что он - маленький живой человек и с ним так нельзя. Нельзя его насиловать, запихивая в рот еду, которую он не хочет есть, нельзя его так унижать. Мне стало нестерпимо стыдно - он же человек, он же может не хотеть есть яичницу, - я тоже не всегда хочу есть яичницу! Он может хотеть чего-то другого. Он же другой!…
Они - другие. Они - не мы. Они - другие тела. С другими потребностями, вкусами, предпочтениями в еде. Их
Я много раз слышала рассказы родителей о том, как их дети не соглашаются, не хотят есть то, что им дают. Как борются родители за то, чтобы всунуть в ребенка колбасу или котлету, которую он не хочет. Как пытаются накормить его фруктами, в которых столько витаминов, а он их просто выплевывает.
Каждый раз, слушая эти рассказы, обсуждая эту тему на тренингах для родителей, мы все вместе поражались (так видно это было со стороны!) этой противоестественности происходящего. Ну, не хочет это есть ребенок - ну зачем ты его насилуешь?! Ну не съест он эту котлету или это яблоко - что произойдет с его жизнью? Но родители, знающие и умные родители, наполненные знаниями о болезнях, истощениях, авитаминозах, всегда оправдывали свое поведение: «Мало ли что он хочет! Что он знает-то? Что он понимает? Да его если не накормить - он вообще с голоду умрет!»
Но такие аргументы просто смешны. Потому что еще никто не видел умирающего от голода ребенка, которого родители освободили от своего навязчивого желания «грамотно» накормить. Любой ребенок, которого мы перестаем насиловать, рано или поздно прибегает, говорит: «Есть
