— Не иначе как грибы с утра свежие собирал.
— Наверно, за ними и бегал.
Они помолчали, вновь переживая происшедшее возле селения.
— Возвращаемся к плоту? — спросил Русс.
— Как договорились. Чех, наверно, уже ждет.
— Пошли?
— Тронулись.
Они вышли из липняка и оказались в зарослях кустарника. Едва сделали с десяток шагов, как на них со всех сторон накинулись воины, связали и бросили на землю. Братья переглянулись между собой, и каждый из них подумал одно и то же: бургунды не отступили от них, а шли по следам и, наконец, устроив ловушку, взяли в плен.
III
Некоторое время Чех и Туснельда сидели неподвижно, потрясенные происшедшим. Наконец Чех пошевелился, пробуя крепость веревок, посмотрел на девушку. Вид ее был жалок, разорванное платье, растрепанные волосы, на лице царапина.
— Как ты? — спросил он ее.
Она кинула растерянный взгляд на него, ответила, разомкнув спекшиеся губы и пытаясь улыбнуться:
— Меня-то не били. А вот тебе досталось. Сильно болит?
— Ерунда, терпеть можно, — храбрился он. — Малость задели, уже не больно. Но вот как вырваться на свободу?
— Не знаю. Связанными не убежишь, да еще два воина сторожат снаружи.
Они помолчали. Неожиданно она спросила:
— А почему ты пришел освобождать меня, рисковал жизнью?
— Но как же иначе? Я похитил тебя, значит, взял ответственность за твою судьбу на себя.
— И — только?
Он немного помялся, потом ответил несколько смущенно:
— Понравилась ты мне. Я всю дорогу за тобой наблюдал и о тебе думал…
— Я заметила. Но считала, что ты боялся, как бы я не убежала.
Он засмеялся тихо, будто про себя.
— Ты чего? — удивленно спросила она его.
— Пожалуй, это единственный случай, когда можно было глядеть на девушку, а она даже не могла догадаться, что ей оказывают внимание. Я тебе не надоедал?
— Нисколько. Наоборот, мне было даже приятно.
— Вот как? — искренне удивился он. — Тогда почему же ты со мной была такой букой?
— А какой же я должна была быть — ласковой? Ты похитил меня из дома, сделал пленницей, повез неизвестно куда, а я должна была за это рассыпаться перед тобой в любезностях?
Он промолчал, в душе соглашаясь с ней.
Потом сказал:
— Когда ты скрылась из избушки, я не столько переживал, что лишился пленницы, как боялся, что тебя ночью загрызут дикие звери.
— Я тогда тоже сильно испугалась. Когда убегала, не думала ни о чем. А когда оказалась одна в лесу, да еще в жуткой темноте, меня охватил такой ужас, что я села под дерево и не могла двинуться с места.
— Взяла бы да воротилась назад.
— Я не знала, в какую сторону идти.
— Ты не умеешь находить направление? Ведь ты же выросла среди лесов…
— Какие леса? Я родилась и жила в столице нашего племени, в лес выходила редко и только в сопровождении слуг. Я не знаю и боюсь лесов, особенно ночью.
— Я так радовался, что нашел тебя!
— Я это видела и поняла, что ты — добрый, очень добрый человек. Вот с этого случая ты мне стал все больше и больше нравиться.
— А сейчас ты во мне не разочаровалась?
Она качнулась и прижалась к нему. Прошептала:
— Наоборот. Ты мне стал очень дорог.
Теплая волна прошла по всему его телу. Он вдруг понял, что эта девушка стала для него самой близкой и самой желанной на свете.
Сквозь щели в хижине они увидели, что к ним направляется группа воинов.
— Что они с нами сделают? — со страхом прошептала Туснельда.
— Ничего, — спокойно ответил он. — Мы только пленники, не больше. Никого из их племени не убивали. Твоего стражника я только оглушил, он, наверно, сейчас уже отлежался.
Воины вошли в хижину. Один из них, как видно, старший, приказал им встать. Не разрезая веревок, их повели на площадь. На площади собралось все население. Посредине круга стояли десять седовласых женщин в белых полотняных мантиях, застегнутых брошью на плече, босые; в руках у некоторых были длинные, узкие мечи. Как видно, это были жрицы. Две из них вышли навстречу и, подталкивая в спины, повели к столбу, врытому в землю. Движениями мечей жрицы заставили пленников прижаться к нему и не отпускали, держа острие мечей у их грудей. Жители селения стояли вокруг на значительном расстоянии, молча и с почтением наблюдая за всеми действиями служителей богов.
— Что вы с нами хотите сделать? — спросил Чех у жрицы.
— Мы перережем вам горла и души передадим во власть нашим богам, — скрипучим голосом ответила она. — А по крови проведем гадание, чтобы узнать судьбу рода на ближайшее время.
— Но ведь мы не сделали вам ничего плохого! — в ужасе выкрикнула Туснельда. — За что так жестоко наказываете?
— Это не мы, а наши боги повелевают поступить так.
Чех держался достойно, но Туснельду колотила крупная дрожь, глаза ее становились безумными.
— Ничего они нам не сделают, — пытался успокоить ее он. — Походят, помолятся и отпустят. Я знаю ритуалы германцев, они не предусматривают пролития крови.
— Но тогда почему она так говорит?
— Просто чтобы попугать нас. А потом отпустят, — врал Чех, чтобы вселить надежду в душу девушки и ей не так страшно было умереть. Сам он приготовился к смерти и о спасении уже не думал.
Остальные жрицы между тем выстроились в цепочку и, воздев к небу костлявые руки, пошли кругом, напевая гнусавыми голосами речитатив:
— О, бог Солнца, венценосный Сотвар! Ты щедро даришь людям нашего рода земные плоды, богатые урожаи! Своей мощной секирой ты караешь врагов и восстанавливаешь правду на земле! Пребывая в Нижнем мире ночью, осенью и зимой, ты приобретаешь мрачные, смертоносные черты своего характера. Не обрати их против нас, внимающих тебе с рабской покорностью! А мы принесем тебе в жертву души цветущей девушки и сильного юноши!
Затем жрицы пошли в обратную сторону, продолжая речитативом другую молитву:
— О, бог-громовержец, вершитель всех наших побед, всемогущий Тор! Ты молнией истребляешь наших врагов и пеплом рассыпаешь по свету их прах! Ты, бог воинственный, буйный и своенравный! Ты мчишься на колеснице по небу и мечешь оттуда стрелы в демонов, чудовищ, во всех врагов, ты поражаешь их палицей и уничтожаешь каменным топором-молотом! Прими наш дар тебе, этих юношу и девушку, которые на том свете станут верными слугами, воинами твоими!
Пропевши молитвы, жрицы направились к своим жертвам. Первыми шли женщины с обнаженными
