пивом. Я тоже пару раз приложился.
Теперь художников не узнать. С глаз сползла белесая муть, лица порозовели. Вот и заулыбались.
— Ху-ух, — облегченно выдыхает Ковригин, невысокий, сорокалетний, с пышной рыжей бородой, торчащей во все стороны, только не вниз. Ковригин выдохнул так, точно держал в себе перегарный дух со вчерашнего вечера.
Миссинг поддержал:
— М-да-а, отпустило.
Еще раз глотнули, и Юра завинтил крышку:
— Что, Шур, к тебе?
— Куда же еще…
Художники двинулись в сторону девятиэтажек. Пикулин обернулся ко мне:
— Ты-то чего?
— Да нет, — говорю с сожалением, — на работу надо. Счастливо вам посидеть.
— Кхе, да уж… Двенадцатый день… Пора соскок делать.
— Значит — соскочить удачно.
Смотрю им вслед. Они идут маленькой тесной кучкой, бережно несут бутылки, закуску. О чем-то разговорились, быстро возбуждаясь, заспорили. Заржали. Ожили.
5
Сорвалась поездка картошку копать, зато судьба подарила участие в проводинах Саньки.
Только мы вернулись с Лёхой в общагу, усталые и злые, как обычно по вечерам, предвидя пустое, скучное время до сна и такой же пустой, свободный от работы понедельник, как в комнату завалился сосед. Голова обритая, со свежими царапинами, сам полупьяный и нехорошо, не по-доброму возбужденный.
— Во, чуваки, глядите! — Он пошлепал себя по лысине. — Завтра свалю!
— Уже? — без особого сочувствия отозвался Лёха, готовясь лечь на кровать.
— В десять утра, сука, от военкомата. И — ту-ту, гуд-бай, Санек, жди писем!
Я решил подбодрить:
— Ничего, вернешься. Я тоже два года оттарабанил и, видишь, живой.
— Ну, бля, повезло, значит, — пожал плечами Санек, достал пачку «Бонда», угостил меня и Леху, закурил сам, произнес другим, поумневшим каким-то голосом: — Вот посадят в вагон, повезут. Куда? Сейчас же все можно… Сделают рабом в Чечне где-нибудь, а потом — в яму…
— Брось, Сань, ты уж слишком…
— Не надо! — Он растер недокуренную сигарету в пепельнице, стал нервно потрошить фильтр. — Щас чуваки подвалят, бухать будем. Жена там готовит с девчатами. Посидим… на дорожку.
Услыхав о предстоящей пьянке, Лёха передумал ложиться, беспокойно заходил по комнате. Я сидел за столом, курил вкусную «бондину», машинально давил ногтем засохшие хлебные крошки. Подходящих утешительных слов не находилось. Всплывали одни язвительные, стёбные фразочки и почему-то ничего хорошего… А Санек тем временем разжигает в себе злобу — предполагает, что тут будет после него:
— Я там, значит, подыхать, а Ленка здесь на свободе… Вижу ведь, ждет не дождется, когда свалю!
— Ну, — не соглашаюсь, — бывает, и честно ждут.
— Да где бывает? В фильмах?.. Знаю я их — месяц потерпит и погнала начесывать… Мне все равно… только если узнаю, бля, с автоматом приеду, я ей устрою! — Санек достал новую сигарету. — У меня ж никого нет. Ленка вот и Серега, сын. И если, сука, узнаю…
Он собирается повторить угрозу насчет автомата или придумал уже другую, пострашней, но в коридоре как раз слышатся топот и громкие, явно нетрезвые голоса.
— О, чуваки! — Вскочил, выглянул в коридор. — Здорово!
— У-у, Санько! Ёптель!..
В нашу комнату — лавина человек из десяти. С бутылками. Все лезут к бритой Санькиной голове, стучат по ней. Крики:
— Душара!.. Вешайся, пока не опетушили!.. Санек, давай заливаться!.. Ах ты — лысая сволочь!..
Вволю поиздевавшись над призывником, чуваки (и мы с Лёхой заодно) перебрались в соседнюю комнату. Там уже накрыт стол длиной от окна до двери. Бутылки, большие чашки с соленой капустой и нарезанными кружочками огурцами, салатики, селедка, вареный картофан. Еще тянет откуда-то жареным мясом, но на столе его не видать. Стою в толпе шумных, подпитых ребят, жду приглашения садиться.
Санина жена Лена и две ее подруги, тоже общажницы, суетятся, расставляют посуду, двигают блюда с места на место, что-то озабоченно считают. В кроватке-манежике прыгает и хнычет полуторагодовалый Серега.
— Ну все, приступаем! — подталкивает Санек гостей. — Надо тяпнуть скорее…
Стульев всем не хватило, я принес два наших. Заранее чувствую в голове легкое кружение, точно выпил уже с полстакана. Да-а, вечерок обещается быть нескучным. Пойла — море просто. К тому же одна из подружек Лены (как имя, не знаю), с пятого этажа, довольно симпатичная. Давно ее замечаю, а вот сегодня есть шанс познакомиться и еще чего-нибудь, может, бог даст…
Как большинство полупьяных, нервничающих людей, Санек то возбужден, почти весел, то мрачен и задумчив. Но чуваки ему задумываться не позволяют, поминутно шлепают по бритой башке, по плечам, по спине. Подбадривают, дескать. Особо старается здоровенный парнище с тупой, словно окаменевшей мордярой. Он сидит слева от виновника торжества, и только Санек готовится пригорюниться — отвешивает ему смачного леща, затем с хохотом наполняет рюмки:
— Пей, бля, давай! Там, бля, не разгуляешься!
И каждый, чокаясь, считает необходимым что-нибудь ляпнуть:
— Как отвальную справишь, так и в армаде прослужишь!
Или:
— Два года, Саня, это не срок. Ребята на зоне-то!.. Эх! — И в том же духе.
Справа от Саньки жена, принарядившаяся и подкрашенная, но с портящим лицо перепуганным, затюканно-озабоченным выражением… А напротив меня как раз та девчонка с пятого этажа. Смотрю в основном на нее, ищу повод, чтоб с ней заговорить. К ней же почти сразу стал клеиться один из чуваков. Коренастый, рыжий, с разбитыми казанками на правой руке; на шее наушники, в майке с английскими буквами. Что-то, не переставая, втирает ей гудящим шепотком, улыбается, и она улыбается, слушая, кивает. На мои горячие взгляды — ноль внимания.
Лехе же вообще все до фени, он знай накладывает себе в тарелку хавчика и скорее его сжирает. Как же он пить-то собирается с переполненным животом? А гулянка, похоже, только начинается. Вот появилась огроменная чашка с мясом. Под мясо алкоголь пошел еще активнее. Каждые три минуты — тост, хлопанье по Санькиной голове, запрокидывание голов с пустеющими рюмками у ртов.
Серега, маленькая копия внутрисемейного бандита отца, раздраженный шумом и кучей людей, то и дело порывается выбраться из манежика; мать дает ему что-нибудь вкусненькое, и тот притихает на время.
Меньше чем за час все набрались. Про Саньку забыли, он скрючился на стуле, дремлет, уронив жалкую, сизоватую башку на столешницу. Пару раз еще пытался вернуться в сознание, приподнимался, оглядывал гостей взглядом трупа и наконец вырубился окончательно. Теперь его не волнует, что это его последние часы на гражданке, что здоровюга с тупой мордярой так же тупо и откровенно подкатывает яйца к его жене, а один из чуваков под шумок сунул в карман его кассету; что гости донельзя закурили всю комнату, и Серега задыхается, кашляет. Ничего Саньку сейчас не волнует — ему сейчас в кайф.
Общего разговора за столом нет, общаются по двое-трое, пьют также своими маленькими компашками. Рыжий, с наушниками на шее, обнимает девушку с пятого этажа, щекочет ей за ухом, а
