Ненавязчиво наблюдаю за этой, в белой курточке. Она как раз в моем вкусе. Крепкая, стройная, какая-то хищноватая. Ту меланхольную пипетку с подоконника с ней не сравнить. И вот она уже стала единственной, одной во всем мире, кого я хочу, кого я теперь готов полюбить.
А парень, а парень-то все не идет. И никто из этих десятков людей, деловито шагающих или лениво плетущихся мимо, как будто не замечает ее. Как будто ее и нет, такой соблазнительной, так сексуально одетой. Удивительно просто… Или специально? Сама судьба вновь дает мне шанс ухватить свою порцию радости. Отводит от красивейшей девушки чужие глаза, чтоб подарить ее мне…
Хм, и что я стою? Что я опять стою, как последний кретин?!
— Привет! — улыбаюсь широко и открыто, и в то же время стараясь не особенно обнажать нездоровые зубы.
— Привет, — слегка подозрительное, выжидающее в ответ.
— Классный вечер сегодня, как будто праздник. Да? — ищу пути завязать разговор. — Дома просто невозможно торчать… А ты ждешь кого-то?
— Да так…
— Может, тогда в бар заглянем? Посидим, пивка выпьем. — И я снова дружески улыбаюсь. — Пойдем?
— Я пиво не пью. Не люблю — горькое.
— А что любишь? Сегодня, и для такой милой девушки, я готов на все!
Наверно, говорю не так и не то, но мое неумение искупается искренностью. Я уверен: мои глаза лучатся любовью. Таким глазам отказать невозможно. Да, мне отказать невозможно… Несколько секунд ожидания ее ответных слов растягиваются до бесконечности. Смотрю ей в глаза — чуть раскосые и потому точно смеющиеся над моей неуклюжестью, — чувствую тепло и гладкость ее упругих щек, ласковость пухленьких губ… Еще мгновение, и я не выдержу, возьму и обниму, и никто меня не оторвет от нее…
— Н-ну, — наконец-то ее кокетливо-раздумчивое, — ну, джин-тоник нравится или вино, «Изабелла»…
Я беру ее под руку и говорю:
— Все хорошо, все прекрасно.
Просторный, теплый салон сорок первого «Москвича». Машина бежит по пустынной, уснувшей улице Мичурина. Лысоватый, пожилой водитель торопится доставить нас по указанному адресу, мне же хочется, чтоб он сбился с дороги. Заблудиться и ехать, ехать…
Мы с девушкой на заднем сиденье. У меня на коленях пакет с хорошей водкой, тремя баночками джин-тоника, копченой курицей, яблоками, оливками.
— Еще долго? — спрашивает Жанна (наконец необычное имя, а то вечно встречаются Лены, Марины, Оли…).
— Да нет, — голос водителя, — тут пешком напрямик десять минут. Ехать дольше…
Не надо мне пешком и напрямик. Нужны скорость, тепло, полутьма салона. Каждое мгновение здесь сближает меня и девушку. Вот что-то разрешило дотронуться… Провожу пальцами по ее ноге. Под толстыми шерстяными колготками нащупываю колено, веду руку выше, расправляю пальцы и охватываю мягкость бедра. Она убирает мою руку, но убирает не резко, не грубо, а словно бы объясняя: «Подожди, еще не время, приедем, тогда…» И, попав пальцами в мою ладонь, слегка ее поласкала: «Скоро, скоро».
…С полчаса мы просидели в «Балтике», почти не разговаривали. Смотрели друг на друга, слушали музыку, Жанна пила джин-тоник, а я пиво. Потом я предложил купить чего-нибудь вкусненького и поехать ко мне. И она удивительно легко согласилась. И вот мы едем. Я стараюсь не представлять, какая у нее будет реакция, когда «москвич» остановится перед дверью общаги мебельной фабрики. Догадываюсь, но стараюсь не представлять. И поэтому хочется оттянуть решающую минуту, ехать долго-долго, трогать девушку, дышать одним с ней воздухом, знать, что она рядом, что она готова быть со мной…
Беру ее за руку, наши пальцы послушно сплетаются, я тихонько мурлычу услышанную в другой машине песенку:
— Перестань! — с неожиданным раздражением перебивает Жанна. — Там не такие слова.
— Извини, еще не запомнил. Свежий альбом.
— А у тебя он есть?
— Увы…
— Зря.
От этого короткого слова надежда на приятную ночь почти исчезла; да, сейчас все закончится…
— Сюда, если не ошибаюсь? — Водитель свернул с улицы Мичурина в черную пропасть дворов.
И вот фары высвечивают пятиэтажку буквой «П», крыльцо, на котором, как обычно, кто-то тусуется… Я лезу в карман за деньгами.
Машина сделала полукруг по двору и остановилась метрах в пяти от подъезда. Отдаю водителю деньги, открываю дверцу, шурша пакетом, выбираюсь. Подаю руку девушке. Но она остается сидеть.
— Приехали, Жан, — наклоняюсь, заглядываю в салон и встречаю ее растерянные, готовые стать злыми глаза.
— Это общежитие?
— М-да-а… — И теперь только усталость, сонливость, равнодушие. Пакет с едой оттягивает руку. Уж скорей бы оказаться в комнате, лечь на кровать.
Но что-то во мне не желает так просто сдаваться, пытаюсь выманить девушку из машины:
— Жанна, пожалуйста… нам надо поговорить. Уменя отличная комната, магнитофон…
Водитель, уставившись в лобовое стекло, терпеливо ждет.
— Жанна, — зову я жалобно и уже безнадежно.
— До свидания, — ее оскорбленно-глухое в ответ и хлопок закрывшейся дверцы, как жирная точка.
Машина нехотя тронулась, покатила прочь. Смотрю вслед. Красные лампочки над задним бампером все меньше, тусклее. Колеса хрустят кашей из снега и гравия. Вот стена, машина заехала за нее. Жанны больше нет. Я снова один.
Бреду к общежитию. На крыльце вьетнамцы (или китайцы), девчонки. Гонят по кругу портвейн. Лавирую меж ними, стараясь ни на кого не смотреть, никого не задеть.
— Хорошо жить стал, Ромик! — знакомый голос. — На такси катаешься.
Это Лена. Ее держит за талию низкорослый, монголоидный человечек в огромной собачьей шапке на голове.
— Уху, — отвечаю, — разбогател на два дня.
Ленин кавалер смотрит недобро, как на соперника, и я тороплюсь укрыться в подъезде.
Из моей комнаты — музыка. Какой-то блатняк. Дверь приоткрыта. Толкаю ее, вхожу.
— Приперся, свол-лачь! — За столом Лёха, коротко стриженный, побрившийся, помолодевший, улыбается до ушей. — Вползай, дебилидзэ! Где шлялся?
Внутри меня оборвалось и опустело. Слов нет. Осторожно кладу пакет на кровать. А на столе литровка «Ферейна», банка китайской тушенки, кусками наломанный хлеб.
— Садись давай, забухаем! — говорит Лёха, втыкая в рот фильтровую сигарету.
Сажусь, наблюдаю, как он наливает водку в стаканы. Чуть не по полному.
— Куда столько?
Он по-хозяйски машет рукой:
— Пей, не жалей! — с силой врезал своим стаканом по моему, объявил тост: — Дава-ай!
