его шить, соприкоснулся с миром моды очень рано. Рано у него проявился и талант рисовальщика, так что его дядя, сценограф Макс Гринбург, всячески поощрял племянника развивать его. И когда ему исполнилось восемнадцать, Адриан отправился в Нью-Йорк, в Школу изящных и прикладных искусств, которая впоследствии станет Школой дизайна Парсонс.
Способности молодого человека там оценили по достоинству. Более того, его решили отправить в парижский филиал школы. В 1922 году Адриан Гринбург, который теперь сменил имя и назывался просто «Адрианом» — именно так он и войдёт в историю моды, — уехал во Францию. Там он пробыл всего четыре месяца, за которые, впрочем, успел сделать немало. Так, в частности, ещё в Париже он получил предложение от композитора Ирвинга Берлина, (впоследствии ставшего одним из самых известных композиторов Америки) поработать в его новом ревю на Бродвее в качестве художника по костюмам.
Адриан вернулся в Америку. Пусть эта работа оказалась и не столь многообещающей, как он поначалу надеялся, и ему удалось сделать не так уж и много, зато его вскоре, что называется, заметили. В любой профессии это немаловажно, а уж в театральном мире… И вскоре Адриан получил ещё одно предложение — от жены известного актёра Рудольфа Валентино, Наташи Рамбовой. Наташа и сама была модельером, и, обратив внимание на работы начинающего дизайнера, сочла возможным предложить ему приехать в Голливуд, чтобы он работал над костюмами для её знаменитого, обожаемого множеством поклонниц и поклонников, мужа. Адриан, разумеется, принял лестное предложение. В результате он сделал костюмы только для двух фильмов Валентино — тот вскоре, совершенно неожиданно для всех, скончался. Но Голливуд уже успел его принять.
В 1926 году он подписал контракт с режиссёром Сесилом де Миллем, и когда тот в 1928 году перешёл в студию «Метро Голдвин Майер», то забрал своего талантливого художника по костюмам с собой. Впоследствии де Милль ушёл в «Парамаунт Пикчерз», а вот Адриан так и остался в МГМ на долгие годы.
Будучи главным художником студии, он создал костюмы к более чем двумстам фильмам. Перечислять знаменитых актрис, которых он одевал — как в кино, так и в жизни, — не имеет смысла; легче, пожалуй, было бы найти тех, с кем он не работал. А работал он очень много. Буквально каждый день Адриан рисовал сорок, пятьдесят, а то и более эскизов. Звучит это, пожалуй, пугающе, но вот только один пример — для фильма о французской королеве Марии-Антуанетте нужно было около четырёх тысяч костюмов! Из них тридцать четыре — для исполнительницы главной роли, Нормы Ширер. А фильмов каждый год выходило множество…
Действие могло происходить в любую эпоху, от библейских времён до современности, так что зачастую Адриану приходилось поначалу погружаться в её изучение, а затем уже приниматься за эскизы. Он работал очень тщательно, был пунктуален и требовал того же от других. С актрисами он предпочитался встречаться по утрам, перед началом съемок, пока те ещё были бодры. Для каждой из них он придумывал то, что выставляло её достоинство в наилучшем свете (включая свет софитов) и скрывало недостатки, если они были. Кто замечал, что у Греты Гарбо плохо выражена талия, а у Нормы Ширер — полные лодыжки? Никто. Будучи красивыми талантливыми женщинами, в руках Адриана они превращались в почти идеальных богинь.
Шляпа с опущенными полями на Грете Гарбо; скроенное по косой белое атласное платье Джин Харлоу — своеобразный символ Голливуда 1930-х годов; широкие плечи костюмов Джоан Кроуфорд… Всё это не просто восхищало публику — этому стремились подражать. Адриан как-то пояснил: «В том, что касается современной моды, я полностью отхожу от текущих направлений, поскольку экранная мода должна создаваться так, чтобы быть на несколько месяцев впереди, когда их, наконец, увидят на экранах».
В специальном магазине, который открыли в Нью-Йорке, можно было купить копии экранных платьев актрис, в том числе и копии костюмов Адриана. Иногда студия добровольно допускала утечку информации, чтобы наряд успел завоевать популярность ещё до выхода фильма — так произошло, например, с одним из платьев для Джоан Кроуфорд. Длинное, из белого органди, с очень пышными рукавами, оно пользовалось бешеной популярностью.
Конечно, эти копии на самом деле были не так хороши, как их оригиналы — требования Адриана к качеству работы были очень высоки, и он крайне внимательно относился даже к мельчайшим деталям, полагая, что на поведение женщины влияет её одежда, и тут важно всё, от тканей до отделки. И всё-таки, учитывая красоту оригиналов, неудивительно, что даже копии имели огромный успех и во многом определяли моду.
Будучи почти не ограниченным в средствах, Адриан мог выполнять любые фантазии режиссёров. Вышивка бисером, роскошные перья, кружева, ткани, украшения… Что угодно! На этом фоне меркнут даже рубиновые туфельки Дороти из фильма «Волшебник страны Оз», заказанные знаменитому обувщику Сальваторе Феррагамо — правда, они, несмотря на то, что являются, пожалуй, одной из самых знаменитых пар обуви в кино, всё-таки не из настоящих рубинов… Хотя от Адриана этого вполне можно было бы ожидать.
Частная жизнь Адриана была достаточно бурной. Его высокая зарплата позволяла жить на широкую ногу, так что и в его городском доме, и на купленном им ранчо всегда было много гостей. Судя по всему, дизайнер предпочитал — если речь уж идёт о личной жизни — мужчин, но в 1939 году он женился на известной голливудской актрисе Джанет Гейнор; о ней тоже говорили, что она предпочитает свой пол. Как бы там ни было, они поженились, год спустя у них родился сын — Робин Гейнор Адриан (модель платья, которое Адриан создал для беременной жены, пользовалась большой популярностью ещё много лет спустя), и прожили вместе до самой смерти Адриана (впоследствии Джанет вышла замуж ещё раз).
В конце 1930-х, однако, киностудии начали ограничивать свои финансовые траты, и работа в таких условиях постепенно перестала Адриана устраивать. Последней каплей была попытка руководителей кинокомпании заставить его создать для Греты Гарбо обычный, повседневный образ — и это после того, как он годами лепил её образ прекрасной и загадочной дивы! «Если с гламуром для Греты Гарбо покончено, то с гламуром покончено и для меня». В 1941-м он покинул МГМ — как рассказывали, просто собрал свои эскизы, сложил их и ушёл. Ему было тридцать восемь лет, двенадцать из них он проработал на киностудии (только в 1952 году он сделает костюмы для ещё одного их фильма). Что он мог делать? Конечно же, то же самое, что и раньше, но уже по-другому. Он решил открыть собственной дело, свой дом моды.
Времена для этого были, честно говоря, не самые подходящие. Америка вступила в войну, на множество продуктов и предметов обихода были наложены ограничения, то же касалось, например, тканей и фурнитуры. Но Адриана это не остановило. Вместе со своим партнёром Вуди Фёртом они основали компанию, правда, показ первой коллекции прошёл в домашней обстановке, в буквальном смысле — в саду дома Адриана в Беверли-Хиллз, с Джанет в роли хозяйки. Впрочем, верный себе, он превратил это в роскошный приём, так что никому, вероятно, и в голову не приходило, что это было вызвано финансовыми затруднениями.
И первая коллекция Адриана, и вторая, показанная в августе 1942 года, имели огромный успех. Тем больший, что с началом войны американским дизайнерам и американским же модникам нужно было теперь обходиться без Европы и особенно Парижа, на который они так привыкли полагаться.
Учитывая ограничения на расход тканей, Адриан блестяще выходил из положения. Узкие рукава, узкие юбки-карандаши, подчёркнутые плечи; более дорогие ткани шли на те детали, на которые первым падал взгляд — например, лацканы жакетов, нарядные аппликации, цветные вставки; даже из самых простых тканей Адриан создавал безупречно-элегантные ансамбли. Ну а вечерние платья, зачастую скроенные по косой и изящно облегавшие тело, роскошные (и порой чересчур) бальные платья, воплощение в костюмах всевозможных мотивов, от греческих до испанских, от персидских до русских, напоминало о тех временах, когда Адриан работал для кино. Позднее о нём писали: «За десять лет существования компании Адриана, особенно в военные годы, он стал одним из тех американских дизайнеров, которые смогли проявить индивидуальность. Его влияние чувствовалось в каждом ателье, в каждом магазине страны; его элегантные жакеты и облегающие платья из крепа копировались во всех ценовых категориях. Если судить по его подражателям с их альбомами с образцами для копирования, он был самым влиятельным дизайнером. Для них он заменил Париж». После войны он открыл свой салон в Нью-Йорке, а в 1948 году провёл там первый показ — наплыв публики пришлось сдерживать полиции! Ещё в 1945 году он был награждён премией «Коти».
Однако, как вскоре оказалось, время его огромного влияния на американскую моду подходило к
