Выступления были краткими. Первое сообщение сделал Королев. Он доложил Государственной комиссии, что техника готова, и просил разрешения вывезти ее на стартовую позицию. Потом Каманин представил комиссии космонавтов и просил утвердить командиров кораблей и их дублеров.
Помню, были буря аплодисментов и море света. Фотоаппараты щелкали неистово. Это и другие подобные заседания мелькали потом в кадрах кинохроники. Была еще одна традиционная встреча, столь же торжественная, — представление космонавтов стартовой команде. Вот это было по-настоящему важно и волнующе: те, кто делал технику (а сколько трудов и души в нее вложено!), смотрели на людей, в руки которых ее передавали. А те, кто должен был лететь, смотрели на тех, кому они вверяли свою жизнь. На эту встречу приходили все, кто не был занят на работе. Мы стояли лицом к стартовой команде, начальники — гражданские и военные — сзади. Выступления были краткими и ритуальными: разработчики говорили, что техника готова к полету и надежна, космонавты благодарили за оказанное доверие и честь, заверяли, что все сделают, как надо.
Волнение выходило за всякие пределы: Жанна, стоявшая сзади, сказала потом, что у Валентины в самом буквальном смысле слова дрожали колени. Были еще другие встречи с людьми, от которых остались следы в виде любительских фотографий. Одна из них, попавшая мне в руки десятилетия спустя, очень любопытна: мы стоим перед ракетой в разноцветных платьях, чуть сзади и сбоку — СП. В руках у нас цветы и какие-то бумажки, может быть, с текстами выступлений. Валя смотрит вперед решительно и строго, а мы с Ириной уткнули носы в букеты, и выражение лиц — кислое-прекислое.
В один из предстартовых дней мы поднялись на лифте к кораблю. С нами были С. П. Королев и Е. А. Фролов. Высота ужасная, а конструкция вокруг ракеты состоит, кажется, из одних дырок — смотреть страшно! А ведь стартовая команда на этих ажурных опорах передвигается вверх-вниз и работает. Мне же и лифт показался весьма хлипким сооружением. Если не смотреть на ракету, то кажется, что он ползет вверх будто бы в пустоте, словно мы едем в небо. На верхнем мостике — так, кажется, называется самая верхняя площадка обслуживания — мы вышли, и СП представил наш корабль. Валя и Ирина остались в кабине. Валя — долго, внимательно оглядывая приборы; Ирина лишь пробежалась взглядом по знакомому до последней кнопочки интерьеру. А я от такой чести отказалась.
Было еще одно тягостное для меня мероприятие: запись предстартового обращения командира корабля „Восток-6“ к советскому народу. Текст был подготовлен заранее, надо было прочесть его с выражением перед микрофоном. Я читала скороговоркой, глотая окончания слов. Перечитывать не заставили — сошло и так.
Запуск Быковского откладывался из-за повышенной солнечной активности, ожидание затягивалось. Мы с Ириной особенно-то и не брали это в голову, а для Валерия и Вали ожидание, наверное, было тяжким. Тогда на стартовой позиции я читала какую-то книгу о Джеке Лондоне. Наверное, „Моряк в седле“. И она давала мне богатую пищу для размышлений. В дневнике, например, осталась такая запись: „Он не умел прислушиваться к строгому голосу дисциплины“, — это Джек Лондон как бы про меня писал. Я сейчас не знаю, что со мной будет через месяц. Не знаю, где я буду, чем займусь…»
Солнышко наконец успокоилось, и день запуска Быковского был определен. По традиции они с Борисом Волыновым уехали ночевать в домик космонавтов. Вечер без них был какой-то грустный: мы волновались и тревожились накануне События. С Борисом мы очень сдружились, наверное, потому, что пребывали в одинаковом, дублерском положении…
Потом настал и наш день. Валя и Ира уехали в домик космонавтов, а мы остались в гостинице. На стартовую позицию ехали в специальном автобусе. Народу было очень много, кто стоял, кто сидел, все смеялись и балагурили. На стартовой позиции все было очень торжественно. Валентина рапортовала о готовности к полету, после объятий и пожеланий ее проводили к лифту. Лифт полз вверх целую вечность. По традиции она помахала нам рукой с верхнего мостика. Начался заключительный этап подготовки, нам возле ракеты делать было больше нечего, и мы поехали на смотровую площадку.
В стереотрубу было видно, как отошли фермы обслуживания, словно раскрылись лепестки гигантского цветка. Этот кадр кинохроники стал символом нашего века, и меня он всегда волнует… Я видела, как отошли «боковушки», а потом Валя стала точкой и пропала в небе. Вскоре мы услышали ее голос «оттуда». Ныне это стало обыденным, а тогда трудно укладывалось в голове, в особенности, быть может, потому, что все было почти что с тобой…
Вечером было торжественное заседание в домике космонавтов. Конечно, нас задарили цветами и усадили в президиум. Гагарин предложил мне выступить, но я отказалась. Тогда он выступил сам, и меня поразило, как он мгновенно нашел контакт с аудиторией. Речь его была легкой, с блестками юмора, люди смеялись и хлопали, а я думала, что никогда не смогу научиться выступать так просто и блестяще.
НЕОБХОДИМОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ. Что было потом, вы, верно, уже наслышаны по официальным источникам, книгам прошлых лет. Личные судьбы В. Л. Пономаревой и других дублерш сложились по- разному, но, в общем-то, достаточно обыденно. Они остались работать в Центре, Валентина Леонидовна поступила в аспирантуру, закончила ее, защитилась. Последние годы перед пенсией работала в Институте истории естествознания.
Той же осенью, в 1963 году, все девушки из группы подготовки повыходили замуж. Открыла парад свадеб, как это и положено командиру, Валентина. О ее свадьбе с космонавтом Андрияном Николаевым в свое время говорили и писали достаточно много. Была на ее свадьбе и B. Л. со своим «Ю.».
Детей, впрочем (кроме В. Терешковой), решились заводить лишь после окончательного расформирования группы. Все думали: «Вдруг начнется снова подготовка, а я…» Зато уж когда надежда исчезла, то все (в том числе и Валентина Леонидовна еще раз) родили детей-погодков, 1970–1971 годов рождения.
Группу, кстати, расформировали окончательно при довольно интересных обстоятельствах.
Где-то в 1966 году по инициативе Каманина снова было возник вопрос о «женском» полете. Однако Королев отреагировал отрицательно: «Чтобы я еще раз связался с бабами!..» Тем не менее, как пишет Каманин, полет экипажа Соловьевой-Пономаревой мог вызвать широкий резонанс в мире. И… что уж там греха таить… прикрыть на какое-то время наметившееся отставание советской космонавтики от американской.
Однако 14 января 1966 года скончался С. П. Королев. Бывших дублерш хотя и задействовали по новой программе подготовки, но до конца ее не довели. Началась эпопея с лунной программой, и все усилия были переключены на нее. А затем пошла полоса неприятностей. 23 апреля 1967 года в испытательном полете на экспериментальном «Союзе» погиб В. М. Комаров. Залихорадило лунную программу; стало понятно, что за американцами мы не поспеваем…
«Вот так мы и дожили до осени 1969 года, — пишет по этому поводу далее в своих записках В. Л. Пономарева. — И по-прежнему нам ничего не светило. Однажды приехал Каманин и предложил написать письмо в ЦК КПСС, вспомнив, к слову, о некой парашютистке, которой в свое время не давали установить рекорд (наверное, как и нас, не пропускали мужчины). Тогда она пошла на прием к Калинину, и все устроилось.
Мы согласились и стали писать. Текст письма составляла я и очень хорошо помню. Оно начиналось обращением; „Товарищ Первый секретарь ЦК КПСС!“ Далее говорилось, что мы долгое время находимся в Центре подготовки космонавтов, проходим положенные тренировки и испытания, поддерживая форму, готовые в любой момент приступить непосредственно к предстартовой подготовке. Говорилось, что на наше обучение и подготовку государство затратило большие средства, и было бы обидно, если эти траты оказались напрасными…»
И так далее, в том же духе. Все письмо подписали и отправили, несмотря на реакцию мужа Валентины Леонидовны.
«„Ю.“ сказал: „Не пишите, это провокация. Пока вы сидите тихо, вас никто не тронет — вы номенклатура. Но если высунете нос, будет повод вас убрать“. Я не поверила, что кто-то может сознательно устраивать провокацию. Зачем? „Ю.“ объяснил просто: Каманин был инициатором создания нашей группы, теперь мы не нужны, и он хочет исправить свою ошибку. Но я была настолько тупа, что меня это нисколько не убедило: почему ошибку нужно было исправлять таким сложным способом? „Ну, смотрите, — сказал „Ю.“, — после этого письма вас отчислят“. Так и вышло: нас вызвали на Старую площадь и сказали, что очень ценят наше стремление послужить Отчизне, но в данный момент она в том не нуждается».
Далее женщин спросили, хотят ли они остаться в армии и Центре или стремятся в дальние дали.
