Ее андалузский друг

дрожь и перепады настроения потихоньку исчезли. Однако чувство тревоги не уходило, и бессонница тоже. Они стали частью его повседневной жизни.

Ларс припарковал машину перед залом для боулинга, где продавались вино и пиво. Нашел столик с видом на дорожки. Там играла группа пенсионеров. Ларс перевел взгляд на свою ладонь, где лежало шесть таблеток — по три из каждой упаковки.

Положив таблетки в рот, он запил их красным болгарским вином. Через несколько минут почувствовал, как тяжесть, сдавливавшая грудную клетку, отпустила, и смог расслабиться. Откинувшись на стуле, он следил за играющими — испытывал радость, когда они мазали, и неприятное чувство, когда они попадали в цель.

— Привет!

Возле его стула стояла Сара. Ларс с удивлением посмотрел на нее.

— Откуда ты узнала, что я здесь?

— Я ехала за тобой.

— Откуда?

— От поликлиники.

Ларс снова отвернулся к дорожкам, отпил глоток вина из своего бокала. Сара села за его столик, пытаясь заглянуть ему в глаза:

— Ларс, как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, а что?

Сара тихонько вздохнула:

— Ларс, дорогой мой, мы можем поговорить?

Ларс изобразил удивление, хохотнул:

— По-моему, мы именно этим и занимаемся. Разве нет? Ведь наши губы шевелятся…

Он улыбнулся, но улыбка вышла какая-то странная. Сара опустила глаза, разглядывая свои руки.

— Меня все это очень огорчает, — прошептала она.

Ларс смотрел на катившиеся шары, опрокидывающиеся кегли.

— Тебя просто как подменили, ты все время сердишься и ничего не объясняешь… Я что-то не так сделала?

Он фыркнул.

— Ларс, я хочу помочь тебе, если это в моих силах.

Она не сводила с него глаз, пытаясь понять, доходят ли до него ее слова.

— Ларс, ведь такое с тобой уже случалось раньше, — снова прошептала она.

Он избегал ее взгляда.

— Когда мы с тобой познакомились… до того, как мы решили жить вместе — когда ты начал работать в Западном округе. Тогда с тобой происходило нечто подобное… Это продолжалось несколько недель… Потом, когда тебе удалось выйти из этого состояния, ты рассказал мне про таблетки, которые тебе давали в детстве…

— Ты несешь вздор.

Видно было, что его слова задели ее, но Сара усилием воли сдержалась.

— Вовсе нет, — возразила она.

Тощий старичок в спортивном костюме залепил «страйк» и попытался скрыть довольную ухмылку, когда повернулся к своим друзьям.

— Ведь нам было хорошо вместе, Ларс! — продолжала Сара. — У нас были прекрасные отношения — без ссор, без недоразумений. Мы давали друг другу свободу, но все же держались вместе… У нас были общие интересы, общие ценности… Что-то нас связывало…

Он отпил вино, упорно избегая встречаться с ней глазами.

— Что же произошло, как ты думаешь? — спросила она.

— Ничего не произошло, просто у тебя паранойя. И еще — ты некрасивая.

Сара попыталась скрыть обиду:

— Тогда давай разъедемся.

Ларс снова улыбнулся странной кривой улыбкой:

— Так ведь мы уже разъехались, разве нет?

Грустное выражение на лице Сары сменилось гневом, она поспешно поднялась и пошла прочь. Ларс смотрел ей вслед, потягивая вино. Он видел, как толстая старая тетка покатила по дорожке свой шар. Возвращаясь к своим друзьям, она постаралась сделать радостное лицо, словно показывая, что главное — не выиграть, а хорошо провести вместе время. Как бы не так!

Когда боулинг-клуб закрылся, Ларс разыскал паб; его с таким же успехом можно было бы назвать ирландским, как «Макдоналдс» — финским. На стене висели громадный телеэкран, электронные мишени для игры в дартс, корзины для мини-баскетбола с идиотскими мячиками. А в довершение всего — иранец- бармен, отвратительно говоривший по-английски и называвший Ларса mate.[14] Однако Ларсу до всего этого не было дела. Он пришел, чтобы напиться, и ему удалось достичь цели. Он беспробудно пил до самого закрытия, а на следующее утро проснулся в своей машине с запотевшими стеклами. Мир за окнами уже давно проснулся и завертелся.

Ларс сел прямо, протер глаза, почесал в макушке, разворошив свалявшиеся волосы, и допил початую банку пива.

Затем он завел машину и поехал к Дандерюдской больнице. Там он весь день просидел в припаркованной на стоянке машине — грыз ногти, принимал таблетки, пил пиво на обед и ждал.

Увидев, как София выходит из больницы, Ларс снова пришел в прекрасное расположение духа.

Он держался позади нее, когда она ехала на велосипеде домой, затем обогнал ее и поступил как всегда — выбрал место на ночь, надел наушники и стал слушать звуки ее повседневной жизни.

Все это уже становилось и его жизнью, остальное не имело значения. Он слушал ее шаги, когда она проходила мимо микрофона, пытался угадать, чем она занимается; до него доносились звуки из-за обеденного стола, когда она в полном одиночестве ужинала, потом — ее разговоры с Альбертом.

В одиннадцать Ларс переключился на микрофон, стоявший в спальне, услышал, как она откинула перину, лежавшую на кровати. Он догадывался, что она спит не накрываясь, — он никогда не слышал, чтобы она натягивала на себя одеяло. Перед его глазами стоял ее образ — как она лежит на белых простынях, рассыпав волосы по подушке, как мягко и легко дышит, возможно, видя его во сне. Его желание быть рядом с ней разрывало его на части — он не понимал своего состояния и никак не мог обуздать его. Ларс налил себе еще стакан, таблетки скользнули в горло — и все стало естественным, в том числе и его влечение к Софии.

Когда в доме уже три часа стояла тишина, когда София и Альберт крепко спали в своих постелях, Ларс вышел из машины и тихонько прокрался в сад. Летняя ночь была тихой и теплой. Чувствуя себя спокойным и счастливым, он остановился у веранды с задней стороны дома, огляделся и осторожно поднялся по ступенькам. Вскрыв отмычкой замок, медленно открыл дверь. Петля на двери чуть слышно скрипнула. Бесшумно войдя в гостиную, он напряженно прислушался.

Там, наверху, спала она. Ощущение близости опьянило его. Ларс прокрался в кухню, осторожно открыл холодильник, заглянул в него, дал волю фантазии — представил себя хозяином дома, который встал среди ночи с кровати, чтобы спуститься вниз и съесть что-нибудь.

Ларс выставил на стол хлеб, масло и сыр, уселся за кухонный стол, съел бутерброд. Вот он улыбается сыну, спускающемуся по лестнице, встает со своего места и целует Софию, когда та выходит в кухню, показывает ей, что уже приготовил завтрак. Она улыбается, тоже целует его. Он произносит что-то остроумное, София и сын смеются.

Винге вышел из дома, остановился у калитки, помахав своей маленькой несуществующей семье, и под покровом ночи вернулся к машине.

Дома он принял еще парочку таблеток и заснул как младенец, несмотря на неудобный матрас.

Колени упирались в спинку переднего сиденья. Михаилу сиденье самолета было маловато. Рядом с ним сидел Клаус — сорокалетний, жилистый, в прошлом чемпион по культуризму. Волосы на голове у