змей и ворон. Но у нее на любой случай жизни был выход. Когда, например, по траве скачками двигалась пупырчатая страшная жаба или по небу катилась черная туча, пугая громом и молниями, Ася зажмуривала один глаз, а к другому приставляла на манер подзорной трубы оба кулачка, и смотрела сквозь них туда, где нет лягушки, или в небо, где сияет мирная синева. И ей верилось: нет никакой жуткой твари и нет никакой грозы. Но как можно уподобляться трусливой девчонке?! Надо попытаться смело представить всю картину происходящего перед плотиной.
И Туровский пытался, и все равно ничего не мог придумать более убедительного, чем версия, уже принятая руководством. Сбито течение каменной защитной косой, завертело в водоворот всякий сор, деревья… морозы и сковали. А как хотелось бы сейчас придумать какую-нибудь непременно гениальную идею! Чтобы все ахнули: вот в чем разгадка! Увы.
Валерий брел бессмысленно дальше по галерее, бурля сапогами по воде, свернул в седьмой или восьмой коридор… И тут погас свет. Туровский тихо выругался.
Хватит, пора выбираться! Следуя зрительной памяти, он повернул назад, тут же запнулся в темноте за какую-то трубу и грохнулся навзничь, в воду. Немедленно поднялся, зло смеясь, и в растерянности замер. Кромешная тьма, надо ждать света.
С него текло, он весь вымок. В бешенстве от невезения он стряхивал с рукавов, с груди воду, правый сапог, которым при падении зачерпнул, хотел было снять его и слить, но с кривой усмешкой подумал: «Все равно теперь».
Пошарил вокруг, нащупал бетонную стену, прислонился. «Надо подождать».
Чтобы не терять впустую времени, продолжал думать. «Если в сутки на ноль-ноль семь десятых отметки, это… это через сорок, сорок пять дней надо разбегаться. Перекатит. А может быть, и раньше? Черт возьми! Атомный век! Век электроники! На Луну летаем! А понять никто не может, что с этой каменной дурой». Туровский больно стукнул кулаком по стене.
И ему показалось — вдали звонит телефон. Уже мерещится? В галерее на стенах висели телефоны с тяжелыми трубками, как в подводных лодках или на теплоходах. Наверное, сработал случайный звонок. Впрочем, даже если надумаешь сейчас найти этот аппарат, не найдешь — только сверзишься куда- нибудь…
Достал спички, шоркал, ширкал — сырые. Хотел выбросить вон — сунул в карман. Вдруг пригодятся. Хотя… глупость, трусость, скоро включат.
Он мерз в тяжелом полушубке, обвисшем как колокол, а света все не давали. Идти вслепую к выходу больше не решился. Он понял, что дело нешуточное и стал греться — приседать, крутить руками. Он, наверное, смешон был сейчас — в полушубке, в хлюпающих сапогах и шапке, которую он снова нахлобучил (каску не нашел, она при падении в темноте куда-то отлетела).
Туровский сердился до беспамятства, представляя, как сейчас загорается свет, а рядом стоят и смотрят на него какие-нибудь девушки.
«Ничего страшного, приду домой — приму ванную, выпью коньяка».
И телефон зазвонил буквально рядом с ним — возле плеча. Валерий вздрогнул от неожиданности. Это было странно, как если бы он шел по улице и зазвонил телефон-автомат. Эти редкие телефоны в галереях предназначались для того, чтобы звонить
Туровский стал водить рукою, нашарил в полном мраке скользкую от влаги трубку, приложил к уху, приладил плотнее, отчего шапка съехала влево и тоже упала куда-то в воду. Валерий застонал от злости:
— Ну, кто там?!
— Туровский? — спросил Васильев.
— Да, я, — растерянно сбавил голос Валерий. Помолчав, добавил. — Хожу тут. В патернах был.
— Мне сказали, свет погас. Не заблудишься?
«Еще чего не хватало — чтобы пошли спасать начальника штаба. Сам выберусь!» Валерий чихнул и деланно засмеялся.
— У меня фонарик. Все в порядке. А Михаила Ивановича — гнать, гнать пора! Вечная наша нерешительность! Слышите?
Васильев на другом конце провода молчал.
— Вы из управления? — спросил Туровский. Хотя это не имело никакого значения. Альберт Алексеевич мог и дома сидеть на телефоне. Сейчас уже, видимо, погожий вечер. Не хватает только Валерию здесь куковать до утра, до прихода СГЭМ-овцев. — Сегодня — ноль-ноль семь за сутки.
— Знаю. Я звонил в Ленинград, — сказал Васильев. — Главный технолог завтра прилетит. И ожидается секретарь обкома. Партия хочет контролировать. Интересно, она может контролировать уровень паводка? — Васильев хмыкнул и опять замолчал.
Туровский стоял, ничего не видя вокруг себя, прислонясь плечом к пахнущей плесенью, склизкой стене. В железной ледяной трубке скребся, как живой зеленый кузнечик, голос Васильева. Он, Васильев, и он, Туровский, обыкновенные маленькие люди из костей и красного мяса, копошатся точно так же, как кузнечики, пытаясь спасти бетонное чудовище, перегородившее реку. Каменное чудовище кряхтит, оседает, укрепляется или… наоборот, готово треснуть и опрокинуться, как доминошная стенка.
— Приказываю немедленно идти домой и выспаться, — после долгого молчания ожил голос начальника стройки. — То же самое я сказал всем. Давайте до завтра отдохнем. — Он сделал паузу. Может быть, кому-то рядом возразил. — Нам сейчас нужны ясные головы. Нам не нужны ошибки. — И чуть насмешливо процитировал. — Нам не нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия.
И положил трубку. Туровский свою тоже повесил и нагнулся, чтобы поискать шапку. Куда подевалась?! Можно было взвыть. Достал коробок спичек, нащупал одну, с выпуклым шариком, сунул себе в волосы на голове и принялся крутить, сушить ее, как в детстве. То же самое сделал с самим коробком, с его зажигающей гранью. Потом осторожно чиркнул спичкой — в темноте возникла желтая точка, она зашипела, стала красноватой, вспыхнула — осветила руки Валерия и подожгла деревянную ножку. Пока был свет, он нагнулся, шапки не видно — и сплюнув, зашагал в сторону выхода.
И вдруг сомнение остановило его. А не в противоположную ли сторону надо идти? Кажется, когда он упал и поднялся, он крутнулся на месте, отряхиваясь… Спичка уже догорала, больно жгла пальцы, и отшвырнув ее, Валерий двинулся наугад.
Он снова и снова останавливался, сушил в волосах спички и зажигал их. И брел между серыми стенами галереи, плеща водой. «А вдруг как хлынет сюда Зинтат! — Его испугала эта совершенно дикая мысль. — И мне каюк!»
И разозлившись на себя, запел неверным от страха, овечьим голосом:
— Вперед вы… това… рищи… все… по местам… последний парад наступает… — и замолк, спохватился. «Еще услышит кто, решит, что в галерее бичи живут… милицию вызовет…»
Он наощупь двигался по дугообразному коридору, а может быть, он шел по бесконечному кругу, и ему уже казалось, что вернулся на прежнее место… все та же вода чавкает под сапогами… спички кончились…
Но что это?! Он ткнулся лбом, как в широкий столб, в бетонную лестницу… она кругами восходит вверх — к людам, к небесному свету… хотя нет, там сейчас уже тоже темно. «Даже лучше, — решил Валерий, не желая в смешном виде представать перед людьми. — Скорей на автобус! Сейчас еще не пересмена, автобусы пустые».
Он выскочил на мороз и тенью проскользнул под раскоряченными железными ногами крана, резиновые сапоги хлюпали, ехали по снегу. Ноги мгновенно сжало, они закоченели, но заходить в штаб за унтами было никак нельзя. Грязный, весь мокрый Туровский побежал к автобусу, прикрыв темя обеими ладонями. Одежда встала жестяным коробом.
Прыгая на месте, он остервенело стучал по дверце автобуса с работающим двигателем, по стеклу кабины — шофер, наконец, проснулся, открыл двери, и Туровский запрыгнул в теплый салон. Браво улыбаясь, Валерий махнул рукой:
— Больше никого нет, жми!.. — и автобус понесся к поселку…
