– Справишься, – отец коротко и неловко коснулся плеча Ванги. – Научили же тебя чему ни на есть… в Доме этом твоем.
– Научили.
В голосе Ванги прозвучало уныние. Но предаваться ему было некогда. Любка подошла к сестре, подергала за подол.
– Есть дай… Дай!.. – сказала она и тут же заплакала.
Ванга наклонилась, взяла Любку на руки. Отец вышел со двора. Васил смотрел на Вангу с надеждой, Томе – понуро.
– Что ж, – сказала она, – будем жить. Раньше смерти не уйдешь. Принеси муки, Васил. Поесть надо.
Глава 17
– И забрал тогда королевич с собой свою любимую королевну, и увез ее за синие горы, и стали они жить долго и счастливо…
Томе приподнялся на топчане, на котором спал вместе с Василом, и сонно пробормотал:
– Королевичей на свете не бывает…
– Бывают, бывают, – покачала головой Ванга. – Ну, спите.
Она ушла к себе за занавеску. Любка разметалась на их общем топчане так, что Ванге пришлось подвинуть ее к стене, чтобы улечься. Сама она так устала за день, сплошь заполненный разнообразной работой – ходила на луг за щавелем, стирала, варила детям обед, что уснула мгновенно и…
И так же мгновенно проснулась. Села на кровати, вся дрожа. Отчего? Непонятно. В доме стояла обычная ночная тишина. Сопела во сне маленькая Любка. Что-то бормотал Васил – наверное, ему снилось, что он сражается с мальчишками на улице.
Ванга вскочила, выхватила из постели Любку и, даже не разбудив, стала второпях одевать ее.
– Васил! Вставай, буди Томе! – кричала она при этом.
Любка открыла глаза и сразу же заплакала. Занавеска отодвинулась, показалась растрепанная голова Васила.
– Ты чего, Ванга? – он сонно хлопал глазами. – Зачем разбудила?
– Буди Томе и беги на улицу! – крикнула та. – Скорее! Помоги мне! Сундук выноси!
Она подтолкнула Васила к большому расписному сундуку – тому самому, который когда-то дали в приданое Танке. Так и остался этот сундук единственной дорогой вещью в доме…
– Томе! Помогай Василу сундук выносить! – закричала Ванга.
– Ванга… Ты умом тронулась?
Васил испуганно смотрел на старшую сестру. Но та не унималась. Даже на плач Любки не обращала внимания.
– Несите сундук на улицу, кому сказала! – заполошно кричала она.
Прижимая к себе Любку, она принялась выбрасывать в окно вещи, попадавшиеся под руку. Испуганно оглядываясь на нее, Васил и Томе взялись за сундук. Ванга схватила медный котелок и с сестрой на руках выскочила вслед за братьями на улицу.
И в ту самую минуту, когда все они оказались на дворе перед домом, раздался какой-то странный звук – не звук, а утробный гул. Земля ходуном заходила у них под ногами, стены глиняной хатки закачались – и в то же мгновение обрушились со страшным треском.
Точно такой же треск, грохот и крик доносился с улицы – казалось, не с улицы даже, а прямо из ада. Да там и творился ад: разваливались на части и рушились дома, падали деревья, истошно мычали коровы, кричали от боли и ужаса люди – и все это в кромешной тьме.
– Не плачьте, не бойтесь! – повторяла Ванга. – Мы живы. Живые мы!
Ни братья, ни даже маленькая Любка как раз и не плакали. Но не потому, что были бесстрашны, а лишь потому, что онемели и остолбенели от ужаса.
Не плач стоял в селе, а нескончаемый вой. Первые лучи солнца были безжалостны – картина в них предстала такая, какую не должны видеть человеческие глаза. И не потому, что после ночного землетрясения все село представляло собою груду развалин – что развалины! – а потому, что из-под развалин этих выносили мертвые изуродованные тела.
– Пустите меня! Пустите к ним! – билась возле одного из таких бывших домов обезумевшая женщина. – Ой, детки мои!
И никто не решался ей сказать, что деток ее уже достали из-под обломков, и лежат они теперь в саду, накрытые белыми простынями…
Ванга сидела на глиняных обломках, оставшихся от дома, и варила на костре похлебку из «заячьей капусты». Васил, Томе и Любка понуро сидели поодаль – мальчишки на земле, а маленькая сестренка на пестром сундуке.
– Домой хочу! – ныла Любка. – Где наш дом?
– Замолчи! – оборвал ее Васил. – Пропал наш дом, не видишь, что ли? Если б не Ванга, и мы бы все пропали. И тут же спросил: – Ванга… А как ты узнала, что землетрясение будет? Ты же нас раньше разбудила, чем все затряслось.
– Не знаю, – пожала плечами Ванга. – Почувствовала как-то.
Как раз в эту минуту во двор вошла соседка с крынкой молока. Услышав слова Вангелии, она потихоньку перекрестилась. Потом протянула крынку Василу и сказала:
– Попейте молочка, детки. – И добавила со значением: – А корова- то моя почуяла землетрясение. Как взбесилась – дверь в хлеву сломала, на двор выбежала.
– Наша Ванга тоже почуяла! – с гордостью сообщил Томе.
Соседка не успела ничего на это сказать. Едва не сбив ее с ног, вбежал во двор Панде.
– Живы, – с облегчением выдохнул он. – Слава Богу!
– Папа! – воскликнула Ванга. – Как мы за тебя боялись!
– Да мне-то что сделается? – пожал плечами он. – На пастбище небо над головой.
А тут…
Он сокрушенно посмотрел на развалины дома.
– Пап, – спросил Васил, – где же мы теперь жить будем?
Что мог ответить Панде Сурчев? Только то, что судьба, видно, никогда не повернется светлой своей стороною ни к нему, ни к его горемычным детям.
– Так и сказала: я, мол, почувствовала, а что – сама не знаю. – Соседкины глаза горели тем счастливым огнем, которым всегда горят они у человека, который самозабвенно сплетничает. – Ну как она могла почувствовать? В одну минуту случилось.
– Не может человек землетрясение почувствовать, – согласно кивала вторая соседка. – Корова только или собака. Или… Ой, говорить не хочется! – Она опасливо закрестилась и сказала: – Жалко Панде. Мало что вдовец, из бедняков бедняк, так еще и дочка… вон какая.
– Как будто и не человек она, – с испугом пробормотала первая. – Надо Панде сказать, что люди про нее думают!
Панде тем временем заканчивал обмазывать глиной убогий домишко, который он соорудил из обломков прежнего, тоже более чем небогатого. Когда соседка подошла к плетню и окликнула его, он не сразу оторвался от своего занятия.
– Панде! – повторила она.
– Чего тебе?
Он наконец подошел к плетню.
– Хотела тебе сказать… – поджав губы, проговорила она.
– Ну так говори. Чего мнешься? – буркнул Панде.
