брата, помяните мое слово, так и будет! Как это мило со стороны вашего брата предоставить ей кров и прочие блага! O, c’est une bonne farce! [580] Пойти в церковь под венец из-под крова прежнего жениха! Какова! А быть может, он втайне все еще питает надежду на переменчивость mademoiselle Шепелевой в выборе, на то, чтобы ее благосклонность снова обратилась на его персону?
— Вы сегодня удивительно красноречивы, мадам, — заметил Андрей будто бы безразлично, но по его голосу Алевтина Афанасьевна поняла, что попала в цель — задела его за живое. С трудом удержалась, чтобы не улыбнуться торжествующе. Злость и ревность способны многое разрушить, она знала, как никто иной, насколько острое это оружие.
— Смею ли я надеяться, что ваше здравие идет на лад? — казалось бы, невинный вопрос сына к матери, но даже лакеи отчего-то резко выпрямили спины, старались стать невидимыми в этот момент, когда несмотря на солнечные лучи, согревающие комнаты, воздух заледенел. — Раз вы столь многословны ныне.
— Это неслыханно! Это переходит все мыслимые границы, разве можно не понимать того? Что за бесстыдство? — Алевтина Афанасьевна не желала уступать, убежденная в своей правоте, будто не слышала его. — Мадам Крапицкой следовало бы последить за своей niece [581]. Мало того, что живет девицей в одном доме с дитем, прижитым невесть кем…
— C’est neveu [582], смею вам напомнить, — сухо заметил Андрей, и Алевтина Афанасьевна с готовностью кивнула, по-прежнему не глядя на сына, словно разговаривала сама с собой.
— Neveu… знаем мы таких сродственников! Уж кому ли знать, как не нашей семье, о тех!
— Madam! — в этот раз Андрей резко поднялся из-за стола, перепугав резкостью своего движения лакея, прибирающего его посуду на поднос. — Sois poli si vous n'es pas joli! [583]
Но Алевтину Афанасьевну разве можно было напугать холодным и сухим тоном? Она уже привыкла слышать точно такой же за долгие годы своего брака, встречать такой же предостерегающий взгляд, когда она пыталась изо всех сил хотя бы в разговорах принизить ту, о которой даже думать без гнева и ревности не могла. И как же Алевтина Афанасьевна ненавидела этот голос и эти глаза Павла, так и буравившие ее!
— Ma chere fille, будь добра, передай своему любезному брату, что мужчинам неведомо, как быстро попадается зверь в силок, коли тот расставлен с умом. А ныне у девицы Шепелевой не то положение, чтобы их не ставить! Оглянуться не успеет, как уж сызнова попадет под очарование этой Венеры provincial, положит свое имя к ее ногам на растоптание. Она улыбнется, взмахнет ресницами, прелестью поманит, и твой брат тут же позабудет обо всем. Ей ведь нынче даже проще — он и под боком, и состоятелен, и без раздумий особых отдастся в ее руки. А ей того и надо, по нынешнему-то положению …, — и не договорила, вдруг испуганно замерла, когда Андрей резко прошагал к ней, склонился к самому уху, скрытому тонким полотном чепца.
— J'en ai assez! — медленно выговаривая каждое слово, произнес он, давя с силой на спинку стула матери. — Assez! [584] Вы можете говорить, что угодно о моей персоне, мадам, но более, прошу вас, ни слова под этой крышей об Анне Михайловне. Под крышей моего дома, мадам. Assez! Ни слова более против Таты также. И еще — коли желаете что-то сказать мне, то обращайтесь ко мне. Иначе, мадам, я не слышу отныне ни единого слова. Вы слышите? Ни единого! Avec votre permission! [585]
Алевтина Афанасьевна опомнилась, только когда сын вышел вон, и за ним закрыли двери лакеи, делая вид, что не слышали ни единого слова из этой беседы, не видели ни единого жеста.
— Ah, je me sens mal! [586] Votre frere, Софи, убивает меня! Истинно так! — Алевтина Афанасьевна разрыдалась, прикладывая руку ко рту, словно пытаясь спрятать плач за ней. — Как же он, ваш брат, Софи! Как он мог…! Ах, как он мог! Он стал совсем иным! Он не жалеет меня!
По знаку к мадам Олениной шагнула личная горничная, стоявшая тут же в уголке комнаты в ожидании приказаний барыни. Алевтина Афанасьевна оперлась на подставленный локоть девушки и удалилась к себе, не завершив завтрака. Но уже не стонала в платок тихонько, демонстрируя, как болит ее сердце и душа. На сына, к ее удивлению, это более не действовало. И это не могло не злить ее еще больше.
— Он стал таким же, как ваш отец, Софи, — выговаривала Алевтина Афанасьевна позднее дочери, изливая на ту свое недовольство поведением сына. — Черствый и жесткий. Злой. И если ваш отец мог быть таким, я допускаю то вполне, то Andre должен помнить, кто перед ним. Мать! Мать перед ним! Грешник ваш брат. И глупец, прости Господи… Ah, face-a-main! [587] Ну же! Ну, что с тобой, дорогуша? — ущипнула с досады горничную за руку, когда та замешкалась подать лорнет. — Ты спишь у меня тут? А ну!
И быстро приблизила лицо к стеклу окна, когда в парке мелькнуло цветное пятно среди деревьев, пытаясь через лорнет разглядеть, не барышня ли из флигеля на прогулку вышла. Или это кто из дворни прошел по одной из дорожек парка? Ох, уж эти годы! Совсем не те глаза что ранее. Не разглядеть даже с помощью стекла, кто именно привлек ее взгляд.
— Где Андрей Павлович нынче? В доме ли? — спросила Алевтина Афанасьевна и нахмурилась, когда услышала тихий ответ горничной, что барин вышел с собаками в лес.
— Mal, — проговорила рассеянно Алевтина Афанасьевна, ощущая горечь очередного поражения. — De mal en pis! [588]
Послать ли за сыном тотчас под мнимым предлогом? Призвать к себе, ограждая от встречи, которая способна изменить судьбу ее семьи? Так не пойдет же нынче! Алевтина Афанасьевна поджала губы в раздражении. Во всем виноваты покойники — муж и сестрица — воспитали в Andre невероятного упрямца, потакая его желаниям. Особенно Павел, выделявший младшего сына перед старшим в свои короткие визиты в имение, где постоянно жила семья. Нет, это делалось неявно, не так открыто, но Алевтина Афанасьевна видела, как тот радуется успехам Андрея, в которых отчитывался престарелый немец, взятый учителем в дом Олениных по рекомендации графини Завьяловой, как светятся гордостью за младшего глаза мужа. И как в спорах тот чаще прислушивается к Андрею, а не к Борису, в отличие от нее самой. Будто в пику ей, не иначе!
И она всегда знала… С тех самых пор, как поймала в церкви ту встречу взглядов поверх кружев крестильной пеленки, когда Марья посмотрела на Павла, поднимая взор от личика младенца, и муж незаметно для остальных улыбнулся сестре уголками губ. Андрей родился с лицом супруга Алевтины и с глазами ее собственной сестры. Словно это было их общее дитя, словно не она сама выносила его под сердцем столько месяцев, принеся в этот свет в муках, едва не отдав Богу душу. Она нарочно просила сестру стать восприемницей младшего сына, потакая странному желанию приблизить мужа и сестру в который раз. Приблизить, чтобы как никогда ранее они оба не почувствовали, как далеки друг от друга, словно мстя им обоим за то, что разрушила сама — за свое так и не сложившееся семейное счастье. Хотя бы на миг почувствовать облегчение своей боли, видя, что и им так же несладко, как и ей самой, что им гораздо хуже. Ведь свое утешение Алевтина Афанасьевна нашла в Бореньке, ее мальчике так схожим с ней внешне и по нраву, а у сестры и мужа не было даже того.
Ах, зачем она позвала сестру в крестные матери Андрею? Теперь Алевтина Афанасьевна понимала свою ошибку. Кто ведает, не привяжись так сестра к младенчику, не охладела бы к нему сама мать? Ведь чем больше Марья Афанасьевна любила Андрея, чем чаще дарил ему свою ласку Павел, Алевтина все чаще отвергала сына. Сначала, правда, находила себе оправдание привычным равнодушием первого времени после разрешения от бремени, а потом… потом перестала искать себе оправдание. В конце концов, к дочери, появившейся на свет пятью годами позже, она тоже осталась равнодушна, впустив в свое сердце только первенца, зачатого в ночь надежды на счастливый удел.
— Ты думаешь, душенька, что я из нелюбви пытаюсь оградить Andre от mademoiselle Шепелевой? — внезапно прервала Алевтина Афанасьевна чтение дочери, и та смолкла на полуслове, подняла взгляд от страницы на мать, задумчиво глядящую куда-то вдаль весеннего парка. — Pas du tout! [589] Коли б так, то позволила ему без единого возражения, а после только взирала на
