Сперва, верно, была тиха на удивление, и глаз не поднимала лишний раз, но чем дальше отъезжала от Милорадово их коляска, тем больше менялась Анна. Она уже не скрывала своей радости от ветерка, бьющего ей в лицо, засверкали глаза, расправила плечи и спину и привычным уже Вере Александровне взглядом («вон я какая, смотрите-ка на меня») то и дело окидывала едущих вровень поезду из колясок всадников.
Даже Софи, сидящая возле той, отчего-то стала взбудораженной этой поездкой, отбросив привычное спокойствие и степенность. Они вместе рассмеялись, когда ветер, будто играя с Анной, сбросил у нее шляпку с головы, ленты которой та ослабила. Катиш же была хмурой и неразговорчивой по обыкновению, только краснела, когда встречалась ненароком взглядами с кем-то из всадников, то и дело бросающих взоры на их коляску. Вера Александровна понимала, что она может быть не в духе еще и от того, что та, которую Катиш полагала своей близкой подругой, ныне подле Анны, и, судя по виду их, тем было вполне достаточно общества друг друга.
— Вы должны сказать Аннет, маменька, — прошептала Катиш Вере Александровне, когда коляски уже прибыли на луг, и все спешивались, чтобы размять ноги после поездки. — Она ведет себя неподобающе вовсе…
В это время Аннет сходила из коляски, приняв руку одного из приглашенных в Милорадово офицеров, поблагодарила того взмахом ресниц и благодарной улыбкой с легкой ноткой кокетства, скользнувшей в той. Будто сызнова вернулась та знакомая Вере Александровне Анна, очнувшись от того морока печали, который неизменно читался в глазах племянницы последние годы.
— Ma chere, — сказала в ответ дочери тогда Вера Александровна. — У вашей кузины было прежде столь мало поводов радоваться, pas? Так не грешно лишать ее ныне их? Вы бы лучше тоже улыбнулись, ma bonne, а то недовольство ваше вовсе не к месту… а складки вот эти, на челе вашем, до последнего дня останутся…
Но все же, невзирая на отповедь дочери, решилась переговорить с племянницей о том, чтобы та чуть пригасила тепло улыбок, которыми одаривала окружающих так щедро ныне. От греха подальше! Мало ли толков ныне? Мало ли будет их в будущем? Девице всегда следует быть осторожной на людях, подобная живость лишь к худу ведет. Вон как мадам Оленина косит взглядом недовольным! Вера Александровна недолго думала — подала знак лакею поставить кресло в кружке дам, что спешили рассесться не на покрывала на траве, как молодежь, а в креслах на мягких подушках. Причем поставить так, чтобы закрыть от этого злого взгляда племянницу, уже призывающую к себе знаками господина Павлишина, переминавшегося с ноги на ногу у одной из колясок.
— Вы слышали, маменька? — обратилась к мадам Крупицкой дочь, когда они уже возвращались в Милорадово. Нарочито громко, чтобы слышала Анна, что сидела напротив и в задумчивости теребила кончик перчатки на одном из пальчиков. — Анна желает петь на предстоящем бале! Сама вызвалась!
— Ma chere, — смутилась Вера Александровна, уже заранее представляя, как будет недовольна хозяйка подобным выступлением. И как можно было — самой проситься? — Я понимаю, что у тебя превосходный голос… но перед таким числом гостей… и ныне…
— Я, бывало, пела и перед большим числом, — пожала плечами Анна. Ей самой показалась удачной затея с исполнением арии, которую когда-то пела на новогоднем бале в той же самой зале. Тем паче, с теми словами, с которыми обращалась героиня оперы к отсутствующему герою и к небесам. Она каким-то внутренним чутьем понимала, что эти дни дают ей последние возможности, чтобы все вернуть. Иначе — ее ждет Петербург и княжеский венец парадный на голову…
— Я не понимаю твоей склонности извечно выставлять себя напоказ, — недовольная очередной дерзостью племянницы, заметила Вера Александровна, уже жалея обо всем. О том, что поехала на эту прогулку и вообще в Милорадово, что завела знакомство близкое с Олениными и с князем, что пообещала то, чего нет, нечаянно обманувшись. И что даром только поспешила с Олениным самим. Она все вспоминала и вспоминала тот проклятый визит, и во рту тут же становилось горько, а сердце больно кололо иглой. — Только не ныне, когда все так шатко… разве ж можно себе позволить ныне…?
— Не вижу причин для иного, — ответила Анна. — Следующего вечера будут давать оперу в домашнем театре. Мы заговорили о музыке в том числе, и я вспомнила, что господин Павлишин как-то сочинил перевод одной итальянской оперы. Одну из арий я пела на новогоднем бале несколько лет назад, о чем и сказала. Софья Павловна весьма была заинтересована тем переводом и оперой, я предложила исполнить. Софья Павловна пообещалась устроить все на бале. C’est tout [647].
Так-то оно так. Но все же… И Катиш удивленно взглянула на мать, когда та смирилась, не стала настаивать, чтобы Анна отказалась от своей затеи, которую так ловко осуществила, будто завзятый игрок расставив игроков в нужном порядке. И Павлишина, и Софи, и остальных, чей восторженный хор только утвердил mademoiselle Оленину в правильности своего решения.
А Анна в продолжение всего пути, когда утомленные прогулкой пассажиры экипажей либо молчали устало, либо вовсе дремали, как Вера Александровна, исподтишка рассматривала Катиш, сидящую возле маменьки и задумчиво наблюдающую окрестности, которые миновала их коляска. Как же изменилась petite cousine за то время, что Анна ее не видела! Некрасивая складка угрюмо поджатого рта, нахмуренный лоб, нервно сжатые руки и пристальный взгляд на кузину, отмечающий каждый шаг. Верно, не прошла та глупая влюбленность, которая так забавляла Анну тем летом. А это означало, при всей расположенности, причем явной, мадам Олениной неприятность в виде соперницы. Хотя…
Анна вспоминала, как смотрел на нее Андрей тогда, в передней при прощании. При том, что было в его глазах, она все еще выше любой из этих девиц, за которыми она наблюдала на прогулке аккуратно, стараясь не показать своего интереса. Надо было только… только… И сбилась в мыслях, как всякий раз путалась, пытаясь отыскать верный способ решить все одним легким движением или одним словом. Тут мало будет красы и ее очарования. Тут надобно нечто иное, способное завлечь в свои сети, намертво привязать без единого пути отступления. И снова на ум шел тот сон, при воспоминании о котором до сих пор теплело тело, и внутри возникала томительная жажда прикосновения. Отчего-то наливалась грудь, и становилось труднее дышать в тесном корсаже платья. Единственный путь только в одном направлении, у которого нет пути назад для двоих. И уж точно для девицы!
Один только намек на прошлые обстоятельства, что едва не привели Анну и Андрея к аналою ранее срока, привели мадам Элизу буквально в состояние ужаса. Она сразу же стала серьезной как никогда ранее (а может, отповедь, которую прочитала Вера Александровна прошлым днем, так повлияла на мадам), поджала губы недовольно и снова вернула взгляд к кружевному шитью, которым украшала одно из платьев Анны. Они вовсю работали в утро после прогулки, пытаясь придать старым платьям Анны вид новых в ее гардеробе.
— К лучшему все же, что никто не прознал тогда, — тихо проговорила она, кладя незаметные глазу стежки. — А при желании — можно и обмануть супруга в ту самую ночь… При умелости особой.
И Анна тогда уставилась на нее, пораженная тем, что услышала, а мадам, сделав вид, что не заметила этого взгляда, и покраснев уголком носа от волнения и стыда, продолжила, запинаясь на некоторых словах:
— Может статься, madam tantine права. Может статься, и следовало устроить свою судьбу по тому пути, что послал Господь. Ты же сама понимаешь — брак с Олениным весьма далек ныне… а вот его сиятельство…
— И слышать не желаю! — отрезала Анна резко, разозленная сватовством даже той персоны, от которой никак не ожидала услышать это. Да, вполне вероятно, что когда-то она бы и согласилась на этот брак с превеликой радостью. Но ранее, еще до того, как поняла, что только одним рукам она готова отдаться полностью, только одному человеку доверить самое сокровенное, что у нее осталось — свою душу и свое сердце.
Когда же ты приедешь, водила она пальцем тем же вечером по запотевшему стеклу, выписывая аккуратными завитушками имя «Andre». Уж столько дней прошло, а тебя все нет и нет. И все не так… и все совсем не то… Анна недолго смотрела на имя на стекле, а потом без малейших раздумий добавила одно- единственное слово. «Mon» [648]. И поставила жирную точку, будто утверждая написанное.
А следующим утром, казалось, мир заиграл совсем иными красками, и солнце засветило ярче, щедро
