щелкнуло, ушла путаница, оставив ясную картину, открывая замысел мужа.
— Божий суд
— Божий суд! — повторил громко Северский, и люди вокруг зашептались, зашумели. Даже Владомир взглянул на боярина удивленно, явно не ожидая от него подобного решения. — Божий суд! Вот истинный свидетель. Вот кто подскажет мне правду ныне. Только Он один!
Матвей снова приблизился к Ксении, поправил шелковую сороку, упавшую с одного плеча на спину. А потом опять зашептал ей в ухо:
— Не доводи до того, Ксеня, покайся мне, я все прощу тебе, моя лада лазуреокая. Ведаешь ли, какая острая боль, когда каленое железо коснется нежной кожи? Какие шрамы оно оставляет? Не доводи до того. Что тебе лях? Он все едино не жилец боле… К чему ты так упираешься, Ксеня?
— Позора не желаю, мой муж, — выдавила из себя Ксения. Она встретилась глазами с Владиславом, который явно не понимал, что разворачивается на его глазах. А после она увидела, как показался из кузни, стоявшей в отдалении от всех построек, Бряча, видела щипцы в его руках и железо, зажатое в них. Железо, которым ее будут пытать вскоре.
Господи, дай мне сил! Дай сил не вскрикнуть, дай сил удержать в руке. Ведь только так я смогу спасти его, сохранить его в целости, не дать ему умереть от потери крови еще до наступления ночи. Ведь нынешней ночью Марфута снимет ключи с пояса мужа, и они отворят хладную, выпустят ляхов на волю. Только так она сумеет спасти его…
— Стойте! Остановитесь! — прохрипел вдруг Владислав, когда Брячислав почти дошел до места, где стояли Северский и его жена. Не ведая старых законов русских, он все же догадался, кого ждет Божий суд и в чем заключается его суть. — Стой, Северский! Я готов держать ответ перед Богом! Дозволь это сделать мне, не ей!
Нет! Ксения так резко повернулась к пленнику, что длинные поднизи ударили по коже, приводя ее в чувство. Что ты делаешь, Владислав? Зачем? Но вслух же ничего не произнесла, опасаясь выдать себя, решив до конца разыграть то, что планировала с самого начала. Только губу прикусила, удерживая возражение, так и рвущееся с губ, и глаза в сторону отвела, не желая смотреть на пытку Владислава. Ведь как она и предполагала, Северский аж подскочил на месте, явно довольный вмешательством Владислава, будто на это и рассчитывал.
— Бери, лях, коли не шутишь! — едва ли руки не тер от удовольствия, кивнул Бряче, что насупился, словно от недовольства. Чадинцы ослабили хватку, и Владислав протянул правую руку ладонью вверх.
— Останови его, — вдруг вырвалось у Ксении. Она не могла отвести глаз от взгляда Владислава, направленный, казалось, прямо ей в душу. — Это же не по зак…
— Он сам пожелал, — прервал ее Северский и подал знак Бряче. Горячее железо опустилось на ладонь Владислава, обжигая, туманя разум от невероятной боли. Ксения видела, как вздулась вена на шее шляхтича, как побелели от напряжения поджатые губы, но ни звука не сорвалось с них.
Ксении казалось, что железо лежало на ладони Владислава целую вечность, пока Северский не подал знак, и Бряча убрал его с руки шляхтича. Тот пошатнулся, но сумел выправиться, не повиснуть на цепях. Только тонкая струйка крови стекала с его губ — настолько велика была его боль, что он прокусил одну из них.
— Жалеешь ляха? — спросил шепотом Северский, поворачиваясь к ней, и только ныне Ксения поняла, что плачет. Плачет совсем беззвучно, глядя на боль, разрывающую ей сердце, на пытку Владислава, совсем бесполезную ныне, только потешившую его мучителя. Она не видела, как боярин отпустил снова в кузню Брячу, который напоследок вдруг ударил щипцами шляхтича прямо по обожженной ладони. Не видела, как переговариваются холопы, как плачут бабы и девки ее сенные, как ухмыляются чадинцы, как молится отец Амвросий, всей душой желающий остановить это злодейство, но не делающий этого, ведь он боится Северского пуще самого последнего холопа в его вотчине.
Она видела только Владислава. Только его взгляд, ласкающий ее, поддерживающий, любящий. О Господи, она действительно прочитала именно это в их глубине, и боялась отвести свои глаза, опасаясь нарушить ту нить, что в этот миг вдруг протянулась между ними. Даже полагая, что она предала его, он не смог позволить ей выдержать эту пытку, приняв на себя эту боль.
— Божий суд, Ксения Никитична, — вырвал Ксению из мыслей голос Северского, возвращая на грешную землю. Уже вернулся Бряча с железом в щипцах и стоял подле нее, ожидая знака боярина.
— Что ты делаешь, Северский? Разве вина не снята? — крикнул Владислав, поддавшись вперед, натягивая цепи удерживающие его. Ксения только улыбнулась ему, будто ей предлагали взять чудесный дар, а не каленое железо. Она знала это. Знала, еще когда Северский только позволил ему взять железо за нее.
— Худо ты ведаешь наши законы, лях, в том твоя и беда, — усмехнулся Матвей. — У нас баба верность мужу доказывает. И только она! — а потом повернулся Ксении, прошептал так, чтобы слышала только она. — К чему это, Ксеня? Откажись, я пойму и прощу.
Но Ксения покачала головой, понимая, что уступи она его уговорам, Владислава тут же прямо перед холопами и чадинцами, перед всей дворней оскопят и отнесут умирать в хладную. И тогда она уж точно не сумеет вырвать его у недоли. Тогда ей и самой будет свет не мил.
Она протянула правую руку ладонью вверх, мысленно прося у Господа о помощи выдержать эту пытку. Прости мне мой грех прелюбодеяния, Господи, накажи меня любой карой своей, все вынесу, все выдюжу. Только позволь не уронить железо, позволь выдержать суд этот. Отними все, что пожелаешь после, только дай мне возможность спасти его! Услышь мои молитвы, заступница моя, святая Ксения! Помоги мне спасти его!
Ксения взглянула на железо, зажатое щипцами в руках кузнеца, и в тот же миг пошла кругом голова. Она не сможет! Не сумеет! Ни за что! Но уже в ладонь опускалось железо, и она поспешила отвести глаза от руки, приказывая себе смотреть куда угодно только не на ладонь свою. Она попыталась на чем-то удержать взгляд, на чем-то, что помогло бы ей забыть о том, что происходит, и она нашла это, встретив взгляд темных глаз, глядящих на нее пристально, в упор. Владислав вдруг кивнул ей, совсем незаметное для окружающих смотрящих только на нее движение, и она раздвинула дрожащие губы в улыбке.
А потом ее тело будто молнией пронзила слепящая боль, такая острая, что Ксения пошатнулась. Пришлось схватить пальцами железо, сжать его в попытке удержаться на ногах. Из глаз брызнули слезы, скрипнули зубы друг о друга, не выпуская крик боли, рвущий грудь.
Где-то в толпе заголосила Марфа, за ней этот крик подхватили остальные бабы. Не выдержал отец Амвросий, крича, что Бог уже явил им свою волю, и Северскому пришлось подчиниться. Он качнул головой, и Бряча с облегчением убрал железо с ладони боярыни. Железо, которое он хоть и охладил в песке прежде, чем его взял лях на ладонь, а после даже не нагрел его на огне снова, уже для Ксении, но все еще обжигающее плоть, разрывающее болью разум.
Но этого Ксения уже не видела. На ее глаза вдруг опустилась темная пелена, и она шатнулась раз, потом другой, повалилась на землю с размаху под крики челяди. Именно они и были тем последним, что она слышала, прежде чем провалиться в глубокий обморок. Крики челяди, лязг тяжелых цепей и рык ярости Владислава, так неожиданно рванувшего из рук чадинцев, что те не сумели удержать его. Он напал на Северского, повалил его наземь и, сомкнув пальцы на горле того, душил его, вцепившись в того с такой силой, что только семеро чадинцев сумели его оторвать от боярина.
Ксения не видела всего этого. Ее уже поднимали холопы, уносили в женский терем, куда уже по знаку Северского спешила следом Евдоксия с корзиной трав, недовольная этим поручением. Правда, она предварительно убедилась, что кроме синяков на шее, у Матвея не никаких видимых ран, не успел этот обезумевший лях нанести особого вреда.
— Теперь ты видишь, на что она готова пойти ради него, — прошептала Евдоксия Северскому. — Теперь ты ведаешь, какое оружие у тебя в руках. Грех им не попользоваться, ведь оно само пришло к тебе!
Тот лишь отвел глаза от ее пытливого взгляда, стараясь скрыть от чужого взгляда ту горечь, что нежданно возникла в душе недавно. Такая горечь, что не залить боярским вином, не забыться так легко как ранее.
Только боль ляха сможет устранить ее. Или его смерть. Да будет так!
