Ну, скажем, на Кушку! На равнозначную должность. Будешь где-нибудь в линейном батальоне начальником штаба. Опять-таки повышение! И возможность поступить в академию. И служи ты дальше, сколько душе твоей влезет!
– А такие, как вы, будут командовать мной?
– Да! А такие, как я, будут командовать тобой. И ты будешь подчиняться. Другого выбора у тебя нет. Решил против ветра поссать? Ну и как? Поссал? То-то же! В общем, уговаривать я тебя не намерен. Согласен на мой вариант – пиши рапорт с просьбой о переводе. Причину можешь указывать любую, лучше по состоянию здоровья. Мол, тяжело после ранения с личным составом работать. Не согласен, вышибу из армии. Пойдешь на гражданку подыхать под забором. Что скажешь?
Капитан поднялся:
– А скажу я тебе, подонок, что лучше под забором сдохну, чем буду лизать жопы таким уродам, как ты!
Подполковник побагровел:
– Ну, смотри, я предупредил. И еще, двадцать четвертого числа – партсобрание. Быть в обязательном порядке. В роту можешь не ходить, я отстраняю тебя от командования соединением. Гарнизон не покидать! Свободен!
Запрелов, хлопнув дверью, вышел из кабинета командира батальона. Возле курилки штаба его ждал Чупанов. Илья спросил:
– Ты чего здесь? С ротой кто?
– Взводные! У тебя что?
– Идем, расскажу!
Офицеры пошли в сторону казармы.
Замполит внимательно слушал командира.
Выслушав, остановился, проговорил:
– Вот, значит, как он, сука?
– Да, вот так!
– Но я выступлю против!
– Брось, Артем! Спасибо, конечно, но что ты можешь? Ты даже в свидетели не годишься, потому как не видел всего того, что произошло в каптерке! И потом, зачем тебе свою судьбу ломать? Служи! Такие, как ты, нужны в армии. Без таких хана!
– А такие, как ты, не нужны, без таких, как ты, не хана?
– Ну, согласись, лучше уйду я один, чем мы оба. Короче, слушай приказ. Во все, что последует далее, не вмешиваться! Ни на партсобрании, ни где-либо еще! Ты вне игры! Командуй ротой! Я как-нибудь сам! В конце концов, на гражданке жилье у меня есть, работы полно, руки-ноги целы, не пропаду. Возьму с собой Ирину, если согласится, конечно, и будем жить. Так что все еще у меня впереди.
– Эх, Илья, Илья! Когда ж это блядство прекратится?
– Никогда! Хотя, может, и настанут времена, когда у власти будут действительно лучшие! Но… по- моему, вряд ли или очень, очень нескоро! Ладно. Иди в подразделение.
– А ты?
– Что я? Я – домой! Мое дело теперь не покидать гарнизона и ждать решений вышестоящего командования. Впрочем, нет, пойду-ка я проведаю Шевченко!
– Ты на него зла не держи, Илья, он еще пацан. Запугали, он и оговорил тебя.
– А я и не держу! Просто хочу узнать, чем его комбат купил. И глаза немного раскрыть на реальность. А то по дурости своей еще и себя оговорит! Все! Разошлись.
– Вечером зайдешь?
– Не знаю! Видно будет!
Капитан, повернувшись, пошел к санчасти, что находилась рядом со штабом одного из мотострелковых полков. Чупанов направился в роту.
К больному офицера пропустили без проблем. Шевченко лежал у окна. Кроме него, в палате было еще трое. Всего четверо в шестиместном больничном помещении. Увидев командира, курсант заметно побледнел.
Запрелов подошел к нему, присел на табурет. Спросил:
– Ну, здравствуй, Володя!
– Здравия желаю, товарищ капитан!
– Как здоровье?
– Спасибо! Иду на поправку!
– Значит, слабо я тебя отделал, что уже идешь на поправку?
Шевченко отвернулся. Он не мог смотреть в глаза ротному, которого подло предал. А ведь капитан, можно сказать, спас его!
Илья прекрасно понимал состояние подчиненного:
– Да не отворачивайся ты, Шевченко, не надо! Не в обиде я на тебя!
Курсант повернулся, спросив:
– Правда?
– Правда! Скажи мне только одно: что обещал тебе комбат в обмен на клевету?
Шевченко промолчал. Его кулаки с силой сжимали простыню, но он промолчал.
– Хорошо! Скажу я. Он обещал тебе, что после учебки оставит сержантом при части? Не отправит в Афганистан?
Курсант еле заметно кивнул перевязанной головой.
– И ты поверил.
– Но он слово офицера дал.
Запрелов повторил задумчиво:
– Слово офицера. Ну, конечно. Только, знаешь, не всем можно верить. Мог бы и сам понять, что ты комбату нужен был только для того, чтобы написать нужную бумагу. И будешь нужен еще какое-то время, чтобы подтвердить на словах и перед кем надо написанное. Потом интерес в тебе отпадет. И не оставит он тебя при части, Вова! Зачем? Чтобы ты кому-нибудь позже мог рассказать, как комбат заставил тебя лгать? Нет, курсант. Тебя он с первой партией отправит за «речку». Но ты не бойся. Там не все так страшно. Жить можно. И служить можно. Люди там другие, настоящие, готовые за тебя жизнь отдать. Мужчиной вернешься. Так что не вешай нос. И мой совет: больше не лги. Ни за какие блага, ни за какие поблажки не лги. Потому что во лжи человек жить не может. В Афганистане тем более. За то, что было, не кори себя. И не думай, я зла не тебя не держу. Давай, выздоравливай.
Пожав солдату руку, Запрелов поднялся и пошел к выходу. На пороге его остановил голос Шевченко:
– Товарищ капитан!
Илья обернулся:
– Да?
– Извините меня! Я, честное слово, не хотел!
Капитан подмигнул ему:
– Да ладно тебе! Все нормально.
– Спасибо вам!
– Выздоравливай!
Выйдя из санчасти, Илья закурил. Из-за угла вышел Яковлев с одним из своих взводных. Они о чем-то оживленно говорили и смеялись. Увидев Запрелова, командир третьей роты оборвал смех. Отпустил лейтенанта, направился к Илье.
Начал с ходу:
– Что, презираешь меня, да?
– Презираю.
– А что оставалось делать? Я здесь седьмой год кукую. И наконец пробился, направление в академию получил, представление на майора у Палагушина на подписи лежит. Все! Уже почти распрощался с Меджером, жена вещи упаковала, жду замену. И тут твой случай. Я поначалу все, как было, доложил, а когда
