Питьевая вода покупная. Жидкость из водопровода пить невозможно: слишком пахнет хлоркой и нефтью. В ней даже мыться рискованно. Говорят, что местные женщины предпочитают красить волосы в темные тона, потому что после мытья они могут приобрести сине-зеленый оттенок.
А над городом вечно горят факелы: в них сжигают попутный газ.
Ходорковского поселили в пятизвездочной по местным меркам гостинице, а точнее деревянном доме, построенном на болоте, в тридцати километрах от одного города и семидесяти от другого.
Михаил Борисович летает на видавшем виды вертолете с дырами в полу и ободранными скамейками, зато «Юганскнефтегаз» предоставил боссу джип «Тойота» со спутниковой связью. На банкире джинсовый костюм и шерстяной жилет. На носу очки. Больше всего он смахивает на молодого выпускника Физтеха.
И вот, посмотрев на город Нефтеюганск, подышав его воздухом и ощутив на себе все «прелести» местного климата, Ходорковский и совершает первый «косяк»: благополучный москвич приходит к совершенно естественному выводу: «Здесь жить нельзя!»
И имеет неосторожность выступить с этим перед нефтеюганцами. Он говорит, что население Нефтеюганска нужно сократить до тридцати тысяч и работать вахтовым методом, что, кстати, выгоднее. А остальных переселить на «большую землю».
Его поняли с точностью до наоборот: «Он хочет засыпать песком наш город! Он нас просто за людей не считает!»
Это выступление запомнят и будут еще долго записывать ему в пассив, даже те, кто потом станут его сторонниками: «Ну, был у него «косячок» в самом начале…»
«Он постоянно пенял Советской власти, что она, осваивая «нефтянку», вместо вахтового метода, как во всем мире, стала строить в местах, непригодных для проживания человека, города, не просчитывая экономические, социальные и политические последствиями, — вспоминает Алексей Кондауров. — А хлебать полной ложкой от этого «мудрой политики» пришлось Ходорковскому, когда все грохнулось в девяностые».
Куда более серьезным «косяком» были увольнения. Еще в 1996-м, когда «МЕНАТЕП» только выиграл залоговый аукцион и инвестиционный конкурс, из ЮНГ [53] было уволено около одиннадцати тысяч человек. Правда, большинство потом трудоустроили.
«Для меня всегда трудно было принимать решения, которые могли ухудшить положение людей, — рассказывает Василий Шахновский. — Абстрактную приведем ситуацию. На войне военачальник может послать людей на заведомую смерть на отвлекающий маневр. Он форсирует реку там-то, посылает батальон, а дивизия в двадцати километрах. Батальон посылает на верную смерть. И знает, что эти 300–400 человек погибнут. Это тяжелейшее решение, и военных к этому готовят. Они на живых людей смотрят как на материал. Это профессия такая.
Часто бывали случаи при работе и в мэрии, и в компании, когда, принимая решение, ты каким-то людям делаешь плохо. Кто-то чего-то лишается, кто-то лишается работы, кто-то лишается денег, но ты знаешь, что гораздо большему количеству людей становится лучше. Я схематично изображаю. Для меня это всегда было проблемой. Мне тяжело принимать такие решения. Я их принимал, но мне это было тяжело.
А вот люди типа Ходорковского готовы к таким решениям в очень больших масштабах. Миша был к таким решениям не просто готов, он их принимал постоянно. Для него это не было проблемой. Притом, что он человек с достаточно серьезными моральными принципами.
У его детей одно время работала няня. Она пошла мыться к родственникам в деревню, и там взорвался котел. Мише сообщили, что у нее ожоги. Он ей помог, тут же выделил деньги на лечение по полной программе. Причем его никто не просил. [54]
Но при этом он мог перешагнуть через судьбы тысяч людей, когда это было необходимо для достижения цели. Это качество пассионариев… Знаете, как правозащитник не может быть государственным чиновником. Неважно, хорошим, плохим. Но не может быть, потому что чиновнику иногда необходимо принимать решения, которые ударяют по интересам людей.
Поэтому Миша — не ангел. Но очень крупная личность, крупная личность во всем».
С визитом Ходорковского ждали новых увольнений. Руководство ЮНГ успокаивало: если и уволят, то представителей менеджмента, слишком раздуты управленческие штаты. Но народ не особенно верил и бежал в более богатый и благополучный Сургут. Этот исход начался еще до Ходорковского: в конце 1995-го, когда проходили залоговые аукционы и зарплату не платили по нескольку месяцев, ограничиваясь подачками в 200–300 рублей. Потом противники припишут Ходорковскому и этот грех, к которому он не имел ни малейшего отношения.
«Да, зарплаты в Сургуте были выше, правда, к 2003 году почти выровнялись, — пишет мне Алексей Петрович. — Думаю, сейчас они в «ЮКОСе» Ходорковского были бы выше, а в Сургуте сегодня забастовка за забастовкой.
Но ни в Сургуте, ни в «Лукойле», ни в «Роснефти» — вообще нигде не было, чтобы 10 % акций компании было передано в фонд «Ветеран». При начислении в 2002 году 2,2 миллиарда долларов дивидендов, 200 миллионов получал фонд, который решал проблемы строительства жилья на материке [55], переселения пенсионеров и инвалидов труда, доплат к пенсиям.
Это было при цене 22 доллара за баррель. Прикиньте, сколько фонд уже построил бы, переселил и так далее. Кто-нибудь что-нибудь подобное делает? А у «ЮКОСа» на годы продуманная программа была разработана. А генератор этой программы был исключительно Ходорковский!!! А ему 8 лет с конфискацией да еще годков 8 [56] прибавят. Как он от такой несправедливости еще разумом не тронулся?!»
Для того чтобы возродить «ЮКОС», надо было сокращать издержки производства, проводить реструктуризацию, просто не давать воровать.
«Я работал и в старой команде и в новой, и при всем уважении к старой команде, к Муравленко, я должен сказать, что новая команда была более профессиональной, — говорил на суде над Невзлиным бывший вице-президент ЮКОСа Виктор Валентинович Иваненко. — При Муравленко компания была конгломерат: каждая «дочка», каждый руководитель пытался работать на свой карман. Вокруг каждого начальника предприятия гроздьями сидели племянницы, которые тоже выкачивали.
Когда пришел Ходорковский, это пришел хозяин. Пусть он вначале был не очень профессионален, но я не могу отказать ему в умении обучаться и в умении организовать работу и особенно организовать финансы. Я считаю, что эта команда гораздо жестче провела консолидацию компании, прекратила всякие воровские схемы, а таких схем было множество: и в Нефтеюганске, и в Самаре. Например, вместо зарплаты рабочим выдавали ваучеры на приобретение зарубежной какой-то оргтехники и вещей каких-то. В Нефтеюганске был организован вторичный рынок этих ваучеров, который контролировал местный вор в законе полковник Черный».
Для перестройки производства Ходорковский пригласил иностранных специалистов. Они призвали сократить непроизводственные расходы, особенно на социальную сферу. На финансирование «социалки» с 1993 по 1996 год «ЮКОС» потратил 3,5 триллиона рублей.
«В общем-то, конечно, они (аудиторы) психотерапевты, — говорил Михаил Борисович. — Но не для меня. Я-то знаю, что нужно делать. Они психотерапевты для местного руководства. Одно дело, когда скажу я, а другое когда известные иностранные консультанты». [57]
К советам Ходорковский прислушивался, но не всегда им следовал: «Да, я могу передать местным властям жилье, но, например, котельную, я им не передам. Потому что, если они ее «завалят», весь город останется зимой без тепла». [58]
И здесь в нашем повествовании появляется человек, который сыграет в истории ЮКОСа поистине роковую роль. Впрочем, роковую и для него самого.
Новый мэр Нефтеюганска Владимир Петухов был избран в конце 1995 года, когда в «Юганскнефтегазе» месяцами не платили зарплату. На критике ЮНГ он и построил свою избирательную кампанию. И продолжал вешать на НК всех собак: что бы ни произошло в городе — виноват «ЮКОС».
