— Я бы на вашем месте не шевелился… Иначе зверь подумает, что он вас может съесть…
Затаив дыхание, я медленно повернула голову и прошептала:
— Дайте ружье!
Но Джон Стикс, спокойно наблюдая за тигрицей, не спешил нажать на курок.
Тигрица еще немного потопталась на месте, принюхиваясь, затем сделала несколько шагов в мою сторону.
Душа моя затрепетала, сердце готово было выскочить из груди.
— Стреляйте! — с ужасом пробормотала я, не глядя на Джона. — Ну, стреляйте же! Пожалуйста! Стреляйте!
Я услышала щелчок. Почувствовала горячее прерывистое дыхание Джона за своей спиной.
Тигрица подошла еще ближе. Между мной и зверем оставалось не более пяти шагов. Голова у меня закружилась.
— Боже мой, стреляйте… — взмолилась я. Слезы стояли у меня в глазах.
Но Джон спокойным голосом произнес:
— Она уже позавтракала. Она уйдет.
Будто поняв эти слова, тигрица довольно вильнула хвостом и скрылась в чаще.
Джон подошел ко мне и, взяв под руку, помог добраться до лошади, ибо я от волнения и растерянности едва стояла на ногах.
Мы неспеша поехали по лесной тропе.
— Боже мой, — сказала я ему, — как близко вы ее подпустили!
В голосе моем прозвучало негодование. Джон рассмеялся:
— Что из того! Вам надо было только не бежать.
— Но тигрица могла растерзать меня!
— Нет, — спокойно сказал Джон. — У вас есть ружье?
— Да. Оно было на седле.
— Вам лучше держать ружье с собой.
Мы подъехали к ферме. Я наконец-то овладела собой и, поблагодарив своего спасителя, попросила слуг принести нам по чашке кофе.
На открытой веранде мы сидели втроем: Джон, я и приятель Джона, Марк.
Мужчины пили виски, а я наслаждалась после пережитого волнения покойным размеренным плеском волн, голосами, долетающими с берега реки, шелестом ветра. День близился к концу. Со стороны гор, там, где находился храм Шивы, несколько раз ударил колокол и загудели раковины.
— Мы пойдем дальше? — услышала я голос Джона.
— Нет, нет, — отозвался Марк, — мне еще надо получить немного слоновой кости…
— Надеюсь, вам повезет в этой охоте, — сказала я.
— Да, — засмеялся Марк, — наше занятие гораздо интересней вашей возни здесь, на ферме, миссис Рочестер… На мой взгляд, не с вашим сердцем и способностями заниматься выращиванием чая…
— Надо сказать вам, Марк, — горячо отозвалась я, — какой я была дурочкой… когда согласилась на все это…
— У вас недостаточно денег? — усмехнулся Джон, разглядывая меня.
— У меня недостаточно их, чтобы скупить все, что здесь есть стоящего, — ответила я.
— А где же мистер Рочестер? — спросил Джон.
— Он охотится!..
— И его долго не будет?
— Да…
Марк оживленно воскликнул:
— Прекрасная возможность для развлечений! Может быть, Джон, мы с тобой пока останемся здесь?
— Боюсь, что мне нечего будет здесь сказать, — усмехнулся Джон, глядя на меня.
— Я хотела бы, чтобы вы остались, — сказала я Марку.
— Ну, Джон? Как?
— Не знаю… — он неуверенно вертел в руке бокал с недопитым вином. — А вы поете? — вдруг спросил он у меня.
— Никогда не пела.
— Ну… тогда… может быть, вы что-нибудь расскажете нам?
— Раньше я рассказывала всякие замечательные истории…
— Я верю вам, — вдруг оборвал меня Джон, поднялся со стула и вышел с веранды.
Заметив мое смущение и замешательство, Марк взял меня под руку и предложил войти в дом.
— Ну, и что же, миссис Рочестер, мы с вами не договорили, как идут наши дела по выращиванию чая?
— Пока не знаю… Всякий раз, как я пытаюсь приблизиться к людям, работающим на плантациях, они немедленно убегают.
Марк засмеялся.
— Да, да, адиваси — это дикари, пожалуй, самые дикие из всех индусов, живущих здесь…
— В доме есть один из слуг. Он этого племени, — с живостью сказала я, — он тоже ведет себя довольно странно…
— Вот как? — улыбнулся Марк. И, помолчав с минуту, добавил: — Да, миссис, они, действительно, все очень странные, эти адиваси, не интересуются ничем… И даже не соблазняют чужих жен!
Он снова громко рассмеялся, пожав мою руку.
Глава 13
Как часто, чувствуя себя защищенной мистером Рочестером, доверчиво отдавалась я его успокоительной власти, не думая ни о чем из прошлого, не думая о будущем, лишь настоящее, подобно листьям перед глазами отдыхающего под деревом путника, колыхалось и блестело, скрывало все дали…
Но непродолжительным было это затишье…
Смолкала или нет та музыка, которая отрывала мое беспокойное «я» от глубоких раздумий? Все равно. Теперь она воскресла, усиливаясь и заставляя витать в небесах. Она мощно зазвенела, и демон напоминания, в образе ли забытом, любимом, в надежде ли, протянувшей белую руку свою из черных пустынь грядущего, — сел, смежив крылья, у моих ног и поцеловал в глаза…
С тех пор как я связала свою судьбу с мистером Рочестером, жизнь моя стала как бы неправильной. Не сразу я заметила это.
Поначалу неизменной текла внешняя моя жизнь, но, подтачивая спокойную форму, неправилен стал свежий, холодный тон души. Не было больше в душе ни гнева, ни сожаления, ни разочарования, ни грусти, ни зависти; холодно отвернулась она от грез, холодно взглянула на то, что вставало непокорным перед ее волей. Я стала жить ни грустно, ни весело, по сравнению с моей предыдущей жизнью, — лишь просторнее и общительнее…
И вот однажды, это было перед моей поездкой в Индию, после беспокойного сна… Еще чуть светало… Я проснулась и села, не зная, как вернуть сон; сна не было, ни мыслей не было, ни раздражения — ничего.
Мой взгляд блуждал по полу и мебели, направляясь вверх в поисках опорной точки для мысли. И я увидела, что спальня моя высока и светла, что музы и гении, соединившиеся на фигурном плафоне, одержимые полетом, в чудовищной живости предстали передо мной.
«Они летят, летят», — подумала тогда я. И посмотрела душой выше и дальше, в бескрайнюю пустоту неба.
Тогда я увидела тень, лицо, которое вспоминаю теперь, как самое дорогое лицо на свете. Я увидела
