Звезды над Занзибаром

Она нетерпеливо начала подскакивать в седле, когда Меджид направил свою кобылу не к морю, как она ожидала, а в противоположном направлении, в глубь острова, в чащобу. Море начиналось прямо от дворца, и с берега в ясные дни можно было увидеть холмистую береговую линию Африки.

С любопытством оглядевшись, Салима обнаружила, что их никто не сопровождает. Ни конюх верхом, ни раб пешком. Совсем одни, они въехали в лес, и он принял их в зеленые объятья.

— Почему никого с нами нет? — от удивления ее голос понизился до шепота.

— Я тоже сбежал, — шепотом же ответил Меджид и дернул ее за косичку. — И взял тебя с собой, чтобы ты за мной присматривала!

Салима выдавила из себя кривую улыбку, испытывая смешанные чувства — радость, гордость и… страх. Ведь Меджид болен. Очень болен. Временами он терял сознание и падал на землю, сотрясаемый сильными судорогами, глаза закатывались так, что были видны только белки. Как будто им завладевал джинн, злой дух, который спустя некоторое время снова выпускал его из своих когтей. Придя в себя, Меджид ничего не помнил, был слабым, у него была тяжелая голова, ему надо было отдохнуть. Здоровье Меджида очень тревожило отца: Меджид его наследник и через какое-то время должен стать султаном. Поэтому он отдал распоряжение, чтобы сына всегда кто-то сопровождал. Куда бы тот ни шел, что бы ни делал, один раб, по меньшей мере, должен быть всегда при нем — днем и ночью — и следить за тем, чтобы он не разбил себе голову или не задохнулся. Что же делать ей, Салиме, в таком случае? Она еще девочка, что она может сделать? Здесь, в этом дремучем лесу, так далеко от Бейт-Иль- Мтони?

Должно быть, брат поймал ее боязливый взгляд, потому что подтолкнул ее внутренней стороной локтя и добавил:

— Не бойся, Салима. У меня давно не было приступов. Я чувствую себя хорошо, здоровым и сильным.

Это едва ли успокоило Салиму; неуютное чувство где-то в желудке еще оставалось. Однако недолго — вокруг было так много нового и необычного! Бело-черные колобусы с красными задами и красными шапочками возились в ветвях над ее головой, все время перебраниваясь, и, глядя на их уморительные ужимки, Салима забыла о страхах. Где-то клювом долбила дерево птица — стук разносился по всей округе. Другая — издавала громкие пронзительные звуки, а третья весело крякала. Салима вовсю раскрыла глаза, так широко, как только могла, — чтобы не пропустить пятнистый мех леопарда или, может быть, даже разглядеть хамелеона, дремлющего где-нибудь в листве.

Узкая тропка стремилась вверх сквозь чащу пальмообразных панданов и манговых деревьев, сквозь заросли дикого кофе и кусты перца, сквозь траву по пояс и высокий колючий кустарник. Изредка там и сям попадались одинокие хижины. Благодаря обильным дождям — в определенное время года они шли даже каждый день — и еще более благодаря горячему солнцу Занзибар просто утопал в сочной зелени. И что бы ни было воткнуто в землю, все тут же пускало корни, быстро росло и приносило богатый урожай. Как говорилось, даже кусочек высушенной и свернутой в трубочку корицы в земле Занзибара незамедлительно даст саженец.

Издалека можно было почувствовать сильный запах, доносящийся с плантаций гвоздичного дерева, тяжелый и пряный, одурманивающий, с острой ноткой древесины. Он обволакивал, как тяжелый темный бархат, и тем крепче, чем выше они поднимались. Вдруг у них дух захватило — перед ними открылась широкая просека. Повсюду, насколько хватало глаз, рядами теснились деревья, их глянцевая листва свисала почти до земли. По трехногим конусообразным деревянным сооружениям карабкались чернокожие рабы, некоторые радостно замахали им с возгласами:

— Шикамоо, шикамоо! Здравствуйте, здравствуйте!

Рабы собирали нераскрывшиеся бутоны гвоздичного дерева — от желто-зеленых до бело-розовых. Высушенные на солнце, эти зародыши цветов превращались в твердые коричневые палочки с четырехугольными головками и были похожи на гвозди из желтой меди, которыми в Бейт-Иль-Мтони обивали и украшали сундуки из ценных древесных пород. Именно она, гвоздика — пряность — была богатством Занзибара, и ее сильный аромат был истинным ароматом Занзибара.

С Меджидом здесь всегда все по-другому! Больше приключений! Никто тебя не одергивает! И никакой тебе свиты из рабов и рабынь, которые с зонтом в руке бегут рядом с восседающими на нарядных лошадях женами султана, чтобы защищать их от солнца. А еще в придачу ослы, нагруженные коврами, подушками, опахалами и посудой, чтобы все высокородные обитатели Бейт-Иль-Мтони на прогулке смогли устроиться с комфортом и, соответственно своему положению, наслаждаться блюдами, высланными заранее, и искусством индийских музыкантов и танцоров.

И вообще, как призналась однажды себе Салима, Меджид был самым лучшим старшим братом, какого она могла бы себе пожелать. Не таким, как Баргаш, который двумя годами моложе Меджида, — вот он вообще шуток не понимал и не знал, как играть с теми, кто младше его: быстро терял терпение, начинал грубить и злиться. Как ни любила Салима Метле и ее брата — с Меджидом ее связывали особые отношения. Разве их матери не считали себя сестрами? — и это не потому что обе были черкешенками. Салима всегда подозревала, что Меджид еще не забыл, что он совсем недавно тоже был маленьким; иногда ей казалось, что он понимает ее без слов. Или это потому, что у обоих в жилах текла черкесская кровь?

— Через минуту мы будем на месте, — ворвался в ее мысли голос Меджида.

Плантации остались далеко позади; беглецы проезжали мимо окруженных садами деревушек, за которыми раскинулись рисовые и злаковые поля, чьи колосья нежно приглаживал ветер. Одинокие пальмы образовали маленькую рощицу, и их становилось все больше и больше, они походили скорее на стену, в которой кобыла Меджида все же смогла найти выход к морю. Запах гвоздики рассеялся; от пропитанного солью воздуха у Салимы учащенно забилось сердце, и ей даже показалось, что лошадь под ними зафыркала от удовольствия.

— Держись крепче! — велел Меджид. Она вцепилась в гриву, Меджид одной рукой сжал поводья, другой обхватил сестренку, прижал к себе. Салима ощутила, как кобыла нервно напряглась. Меджид громко щелкнул языком, и они, проскочив сквозь пальмовую преграду, оказались на светлом песке, ослепительном под лучами солнца, а впереди сверкало бирюзово-синее море.

Салима испустила еще один торжествующий вопль, перешедший в радостный визг, когда лошадь стремглав помчалась по большой вытянутой прибрежной дуге, потом перешла в галоп и достигла пенящейся линии прибоя. Стая водоплавающих птиц взмыла вверх, как по тревоге, шумно хлопая черно- белыми крыльями, и принялась кружиться над всадником, возмущенно крича. Из-под лошадиных копыт разбрызгивались фонтанчики пыли, все быстрее кобыла неслась по песку.

Быстрее, еще быстрее, я хочу еще быстрее!

Азартные крики Меджида, понукавшего лошадь, эхом отзывались в возгласах Салимы, пока ветер не перехватил их, и она почти задохнулась.

Я могу летать! Я в самом деле могу летать!

Разочарование, наступившее, когда стук копыт все-таки стал глуше и замедлился, охватило Салиму, но не надолго.

— Помоги мне, — потребовала она, едва только Меджид остановил кобылу, которая фыркала, тряся головой. — Опусти же меня на землю, Меджид, я хочу в воду! — Ее ступни дрожали, казалось, все в ней вибрировало.

— Не так быстро, моя повелительница, не так быстро, — засмеялся Меджид, но все-таки живо спешился и снял сестру с лошади. Салима со всех ног бросилась бежать, размахивая руками, как будто уже плывет; скорее в прохладу! — вода лизнула сначала кончики пальцев ног, потом пощекотала щиколотки и голени, оказывая все большее сопротивление, и вот наконец все ее тело в воде… Она обожала вот так лежать на спине, пошевеливая ногами, чувствуя силу набегающих волн, или просто отдаваться на их волю — она полюбила это сразу, когда ее, еще совсем маленькую, впервые привели купаться на пляж Бейт-Иль- Мтони.

— Дельфины, — бросила она Меджиду, — смотри, дельфины! — Ее мокрый пальчик указывал на стройные блестящие свинцового цвета тела с характерным серповидным хвостовым плавником. Дельфины резвились неподалеку. Ее восхищение было безмерным, и большими гребками она поплыла к ним, надеясь подобраться как можно ближе. Ее сияющие глаза не выпускали дельфинов из виду и вдруг обнаружили вдали белые паруса многочисленных судов, появившиеся из-за горизонта на аквамариново-лазуритовой