Звезды над Занзибаром

ни один поэт-романтик.

Единственное, чего не хватало этой сказке — так это счастливого конца.

30

По городу двигалась процессия, люди ритмично хлопали в ладоши и возносили к ночному небу древние старые песни, в которых просили счастья и благословления, восхваляли жизнь и любовь. Африканки в канга и с тюрбанами на голове мешались с арабскими женщинами в их мрачных одеждах. Детей с распахнутыми от удивления глазами тащили за руку, а совсем маленькие сидели на бедре матери. Мужчин в толпе было мало, толпа продвигалась по лабиринту улиц, освещенных неровным светом масляных светильников и фонарей.

Сегодняшнею ночью стерлись все грани между господами и рабами, а арабские женщины освобождались от условностей, какие им предписывала традиция. Это была ночь перед праздником, когда на всех очагах острова женщины варили рис, а мужчины готовили листья маниоки с кокосовым молоком и орехами или корни маниоки с фасолью или рыбой, все круто предварительно посолив и поперчив — в большом количестве, чтобы каждый, кто бы ни пришел, смог бы поесть досыта. Как только праздник закончится, огонь тут же зальют водой, смешают с золой и отнесут на скрещенье дорог, выплеснут в море или выльют на заднюю стену хижины или дома.

Сегодня ночь прощания. Прощания с прегрешениями, раздорами и распрями; наутро все будет лучше, все будет по-иному. Сегодня ночью наступает конец муонго , отрезка времени в десять дней. Тридцать шестой муонго из тридцати шести, а с завтрашнего дня отсчет дней снова пойдет с самого начала.

Назавтра будет сику йа мвака (Новый год). А сегодня была ночь, когда принцесса Салима бинт-Саид собиралась оставить позади себя нечто большее, чем просто старый год. Тринадцать бесконечных дней она ждала этой ночи.

— Ну, иди же, — она прижала Хадуджи к себе так крепко, как будто не хотела ее отпускать, никогда. — Возвращайся в Бейт-Иль-Сахель, как договорились.

Хадуджи тихонько засмеялась, но смех был заглушен всхлипыванием.

— Бедный Меджид… Он и не подозревает, что с ним случится, когда я возвещу ему, что он сам разрешил тебе до завтрашнего вечера праздновать Новый год у подруги.

«Да уж, «бедный» Меджид, — с горечью подумала Салима. — Заставил прождать меня до вчерашнего дня и, вместо того, чтобы ответить на мои просьбы, милостиво желает беззаботного Нового года и шлет свои благосклонные пожелания. Мой последний праздник Нового года на Занзибаре, а еще через три дня ветер надует паруса корабля».

Нехотя они разомкнули объятия.

— Я очень виновата перед тобой, Хадуджи… — Мысль о том, что Хадуджи ждет топор палача, если Меджид прознает, какую роль сыграла она в бегстве Салимы, разрывала ей сердце.

Крепко сжатые губы Хадуджи дрогнули.

— Ни для кого другого я не стала бы делать этого. Только ради тебя, Салима бинт-Саид, — для тебя с твоим неукротимым сердцем. Поклянись… Поклянись мне… — она тяжело дышала, голос отказывал ей. — Поклянись мне, что ты насладишься своей жизнью до самой последней капли. Какие бы испытания тебе ни ниспослал Аллах…

— Клянусь тебе, — прошептала Салима, и едва сдерживаемая ярость послышалась в ее голосе. — Аллахом клянусь!

Хадуджи нежно погладила Салиму по лицу, провела рукой по шейле , покрывавшей ее голову.

— Всевышний да защитит тебя, сестра. — Она резко повернулась и выбежала из комнаты.

Салима прислушалась к звукам ночи. И ее учащенный пульс отдавался даже в ее ушах. Та-дунг-гунг. Та-дунг. Та-дунг-гунг. Та-дунг.

— Не угодно ли выходить? Уже пора, Биби Салме, — вошла одна из двух ее прислужниц, еще оставленных ей.

Простите меня, что я вас так жестоко обманываю.

Салима сердечно улыбнулась:

— Ну, конечно, пора.

Аскари (солдаты султана) коротко кивнули ей, когда она с обеими прислужницами переступила через порог и с наигранной веселостью пожелала им веселого и доброго Нового года. Потом они смешались с толпой, которая плыла по переулку. Салима физически ощущала, как презрительные взгляды этих аскари сверлят ее спину.

«Пумбаву ликипумбаа п’умбе , — во весь голос распевала Салима вместе со всеми, — фит’ у усило надари н’ гомбо . — Если глупец совсем глуп, то он просто глупец, глупый, как вол». — Знакомые с детства строчки понемногу снимали ее напряжение. — «Ват‘у хавенди тена П’емба — куна нюйяма мла-ват’у симба. — Мы больше не пойдем за Пембой-обманщиком, там в кустах притаился зверь, и он нападает на людей — это лев!»

А мой лев мне принесет свободу! У Салимы стало так легко на душе, что она отбросила голову назад и задорно рассмеялась, подмигивая служанкам. И тут она заметила человека, наполовину спрятавшегося в тени дома, который прищуренными глазами шарил поверх толпы. В его руке блеснул металл. Салима моргнула и быстро отвела взгляд в сторону. Слова застряли у нее в горле, липкий страх вмиг скрутил ей желудок.

Кажется, сверкнул кинжал?

Вполне возможно, что негодяи хотели воспользоваться суматохой, чтобы осуществить свои сомнительные планы. Вдруг Салима испугалась, что, хотя Меджид ради праздника и позволил ей покинуть дом, в его разрешении не было ни доверия, ни доброты. Только одна хитрость — надо было выманить сестру из дома, сестру, навлекшую позор на всю семью, — и сейчас, после полуночи, в опьянении, которое вскоре неминуемо охватит весь город, раз и навсегда покончить с ней.

Крепче, чем это было необходимо, она подхватила под руки прислужниц и быстро затерялась в толпе; чем больше народу ее окружает, тем она в большей безопасности. Она надеялась, что под шейлой она затеряется среди остальных женщин.

«Ват‘у хавенди тена П’емба , — запела она снова так громко, как только могла, заглушая в себе страх перед преследованием и вероятной смертью. — Куна нюйяма мла-ват’у симба» .

Шествие по улицам рассыпалось и поделилось на группки или просто одиночек, но все вместе устремились к морю, чтобы прямо в одежде окунуться в воду и нырнуть, смывая с себя все грехи и беды старого года, как велит обычай.

Красноватые отблески праздничного костра, разожженного на берегу, улетали в небо, отражаясь вспышками на стенах домов.

— Куда мы пойдем? — поинтересовалась одна из ее спутниц.

— Мы уже почти на месте, — коротко ответила Салима, направляясь к последнему ряду домов. Туда, где горело освещенное окно в левом из двух длинных зданий. Еще один, предпоследний шаг к ее свободе, но и самый опасный: перейти через широкую открытую отмель между домами, где негде было укрыться. Салима уверенно шагала вперед, стараясь не оглядываться, чтобы не показать возможным преследователям, что у нее есть основания для страха.

Из темноты прямо на нее выскользнула тень, это была женщина, искусно задрапированная пышными складками канга, высокая и статная, будто сама африканская королева.

— Доброго нового года, дорогая подруга! — воскликнула она, спеша им навстречу. Голос, который за прошедшие две недели стал очень близким. Туго закрученная спираль вдруг словно ослабла.

— И тебе хорошего нового года! — С облегчением она бросилась на шею Зафрани, кормилице из