Глава 46
Боль!
Она заставляет забыть о принципах и обязательствах. Каждая клетка организма, пронзенная парализующей волю мукой, надрывно кричит о спасении, неистово вымаливая пощады. Страдание упрямо толкает к черте, за которой малодушный порыв уже невозможно сдержать и тогда любая, даже самая сильная личность кидает на откуп бесстрастному зверю собственную волю, собственное достоинство и собственную честь, лишь бы покончить с беспощадным испытанием.
Страшно если кара неотвратима, но ожидаема и объяснима. В этом случае, остаётся если не возможность, то хотя бы шанс что?то предпринять для избавления.
Великое горе и настоящая беда если нет объяснений жестокости проведения. За что? За что–о-о–о?!… Но молчаливый невидимый палач, никогда не даст внятного ответа и от того боль становится во сто, в тысячу крат сильнее.
Венский не понимал, когда кто?то рассуждал в его присутствии о душевных страданиях, он всегда считал, что настоящие муки имеют лишь физическую природу, и только это способно причинить действительный ущерб.
Волнение, плохое настроение — лишь эти термины подходили, под описание его душевного дискомфорта. Делать умопомрачительные выводы, вещая с дешёвым пафосом о том, что в его понимании, было как минимум, слишком преувеличено людьми сентиментальными, он вовсе не собирался.
Время лечит любую психологическую травму. Всегда можно собраться с духом, схватить свои переживания крепким кулаком и выбросить раздавленные могучей рукой проблемы, куда ни будь на задворки собственной памяти, причём так далеко, чтобы никогда больше не заморачивать себе голову, какими?то там надуманными и искусственно раздутыми драмами. Всё дело в дисциплине и внутренней организованности.
Можно вытерпеть всё и даже сильную физическую боль. Сложно, страшно, но не невозможно.
Что такое боль душевная?….Венский не знал. Не знал, до сегодняшнего дня.
Он и теперь не понимал, отчего ему так скверно. Отчего потускнели краски, практически исчезли звуки, уступив место навязчивым мыслям, от которых не избавиться и не скрыться. И даже крепкий кулак превратился в бесполезную немощную кисть со слабыми отростками пальцев, не способных ни сжать ни раздавить.
Мир практически перестал существовать.
В настоящий момент он просто не интересовал Александра, и даже более, он был ему противен весь, целиком без остатка и исключения.
Венский шаркал ногами по серому асфальту абсолютно без всякого смысла. Он перемещался в пространстве просто так, для чего?то, не понимая надо ли ему это вообще. Он смотрел, но не видел, слушал но не слышал. Ему казалось, что жизнь, превратилась в пресную мерзкую обузу, которую хочется поскорее сбросить с опущенных плеч.
У Александра не возникало вопросов, он не искал ответы. Он просто шёл и ему казалось, что это последние шаги по блеклой никчемной земле. Жизнь больше не нужна, она вдруг стала противна и ненавистна.
Рука инстинктивно ощупало место, где должна располагаться подплечная кобура и ничего не нащупав, безвольно опустилась.
Ему казалось, что он умирает и нет ни желания ни возможности цепляться за существование, называемое по недоразумению — жизнь.
Но инстинкт выживания брал своё, и то что раньше являлось единственной мукой, заставляющей содрогнуться от одной только мысли, сейчас стало желанной необходимостью. Венский хотел заорать от физической боли, что бы вспомнить, как это быть живым, и хоть на несколько секунд забыть, о состоянии, которое слишком сентиментальные люди называют душевным страданием.
Ноги сами привели его по знакомому адресу. Он не понимал зачем сюда пришёл, и чем ему здесь помогут.
— Ба–а-а! — невнятно выразила своё изумление Ника. — Мой герой явился!
— Не помешаю?
— Да, что ты. Я все глаза проглядела ожидая… — Ника присмотрелась к гостю. — Ты что?то не в себе. Опять пьян?
— Можно войти? — спросил Венский и опустил взгляд.
— Входи. — Ника отошла в сторону, пошире распахнув дверь.
Венский постарался улыбнуться, но у него не получилось.
Девушка удивлённо и слегка растерянно наблюдала за ним.
— Саш, ты в порядке?
— Да. Я в полном порядке. Я жив, я здоров, я в порядке.
— Понятно. — кратко и естественно отреагировала Ника, на удручающий тон Венского, — Проходи, не стесняйся…
Она на секунду замерла в раздумье, затем, указав на Венского изящным пальчиком со свежим и дорогим маникюром, уверенно произнесла.
— Шагай на кухню. Будем лечить от депрессии.
Александр зло скривил губы в усмешке.
— Шагай, шагай рыцарь.
Александр плюхнулся на стул и вольно протянул под столом ноги. Ему было плевать на приличия и этикет. Ему было плевать на Нику и на её домыслы, но…но почему то он пришёл именно к ней.
Венский окинул стеклянным взглядом свою знакомую, деловито суетящуюся на кухне.
Она выглядела так же как и в момент расставания. Но тогда Ника была мила и соблазнительна, она искрилась жизнью и желанием, а сейчас она просто хорошо выглядела, что в общем то скорее раздражало чем радовало.
— Собиралась куда?то уходить? — пошловатым тоном поинтересовался Венский.
— Нет. — она не обратила внимания на неприятные нотки его голоса. — Томилась предчувствием. Как видишь не зря.
Венскому не нравился озорной настрой Ники.
— Хм…что значит не зря?
Ника оставила хлопоты. Повернулась лицом к Венском, приосанилась, уперла крохотные кулачки в бока и тоном не терпящим возражения начала говорить.
— Знаешь, что рыцарь. Если ты припёрся сюда показывать мне худшую и слабейшую сторону своей натуры, то я порекомендовала бы тебе проваливать на все четыре стороны. Я женщина избалованная и очень не люблю разочаровываться. А ты, сейчас сильно разочаровываешь меня. Мало того, что в ближайшее время я должна буду превратиться в терпеливую слушательницу, которой ты вот–вот начнёшь изливать свою вымученную душу, но ты ещё и выглядишь как дерьмо. Так вот…либо подбери сопли и приведи себя в порядок, либо поищи себе другую глупышку, скажем… м–м-м… менее прихотливую, которая привыкла тянуть на себе детей и слабака мужа, и считает общение с уродом за честь. А я…так уж вышло, привыкла общаться с настоящими мужчинами, которые умеют держать себя в руках и не превращаться в хамов, когда им чертовски хреново.
Холодный душ…неожиданная пощёчина…понюх нашатыря…
Венский медленно и амплитудно заморгал. Его вальяжная поза, сама по себе стала превращаться в нечто подобающее. Сквозь шумовую завесу, до его разума отчётливо долетели слова Ники и в данную секунду он усердно шевелил мозговыми извилинами, которые ещё некоторое время назад казались окончательно атрофированными.
— Давай, давай. Приходи в себя. — уже без нажима произнесла Ника. — Всем бывает плохо, но ты же не из тех, кто ломается перед обстоятельствами. Правда ведь, рыцарь? Я же знаю, ты сильный, ты сможешь.
В горле Венского с неимоверной быстротой увеличивался в размерах твёрдый, тёплый ком. С трудом
