Отвернулся к стене и вскоре ровно засопел. Угадывать, на самом деле он спит или притворяется спящим, чтоб обдумать все свалившиеся на него новости, Илли не стала, у нее и без этого мыслей хватало. Но больше всего беспокоило странное, почти детское желание прикоснуться рукой к старинному зеркалу. Это был тревожный знак: всех, прошедших хоть раз зеркальным путем, держал в памяти мир отражений, и чем старше было зеркало и больше отражений оно видело, больше эмоций и эманаций получило, тем крепче было связано с зазеркальем. Новые зеркала были пусты и холодны, а те, в которых смотрелось не одно поколение, ценились у знающих пути отражений очень дорого. Особенно ценились зеркала, долго провисевшие там, где в них заглядывало много народу, – в магазинах, дворцах, трактирах и гостиницах. Особой силой обладали зеркала, прослужившие не одно десятилетие магам, особенно эльфийским, но достать их не было никакой возможности. И стократ была права старушка, всучившая свое зеркало Бертине, говоря, что знающий отдаст за него хорошую цену.
Илли печально вздохнула. Как хорошо, что она догадалась оставить Ингу точные распоряжения насчет Бертины и малыша, теперь у нее хоть за них не будет болеть душа.
– Дьявол! – резко повернулся третий принц. – Не могу я спать, когда над ухом так жалобно пыхтят!
– Ну что ты врешь? – возмутилась ошарашенная таким резким обвинением Илли. – Вовсе я жалобно не пыхчу! И вообще, когда человек сильно хочет спать, на такие мелочи внимания не обращает.
– Спать хочет мое тело, – вздохнув, признался принц, – а в мозгу все просто лопается от любопытства: как там живут люди?
– Ты уверен… – девушка многозначительно указала взглядом на полотняную стенку и показала на пальцах свое сомнение в том, что тут безопасно говорить о таких вещах.
– Потому и молчу, – нехотя буркнул он и сел. – Что ты там жуешь?
– Пирожки с гусятиной. Вкусно, – Илли подвинула ему корзинку. – Вот.
– Давай. – Бенгальд взял пирожок, откусил, пожевал и вдруг спросил: – А в вашей… провинции гуси водятся?
– Водятся, – не выдержав, улыбнулась Илли. – И собаки, и кони, и коровы, и лоси… в лесу. Вот эльфы и гоблины не живут… такая бедная провинция, одни люди.
– Да? – задумался его высочество и вдруг решительно приказал: – Ложись-ка ты спать. А то сядем на баркас и начнешь зевать. И я посплю.
И сообщил на пальцах, что позже поговорит с сеньоритой серьезнее.
«Все понятно», – хихикнула девушка, заматываясь в одеяло, – у принца любознательность зашкаливает, как когда-то у нее самой. Она прикрыла глаза и, словно наяву, оказалась в том дне, что перевернул всю ее жизнь.
Словно минуту назад открылась дверь кабинета главврача, нянечка поставила возле стола ее кресло и ушлепала в коридор. А Эдуард Петрович строго взглянул на нее и объявил, что ей очень повезло. Вот эти люди усыновили ее и сегодня забирают домой.
…В первый момент Оля не поверила… не маленькая уже, десять лет. И в больнице почти полтора года… несколько операций, странно худые, застывшие в недвижимости ноги. Таких никто не усыновлял, от нее даже родная бабушка отказалась.
– Идем домой, – просто сказала худенькая женщина с зелеными глубокими глазами, улыбнувшись как-то особенно светло. – Там и поговорим.
А статный сероглазый мужчина просто поднял ее на руки и понес прочь, отшвырнув ногой кресло как совершенно бесполезную вещь.
Тогда ей было обидно: как же она будет без кресла? Неужели придется весь день лежать в кровати?
И только через несколько дней, вцепившись руками в прикрученные к стене специальные поручни и продвигаясь вдоль нее на дрожащих от слабости ножках, Оля поверила окончательно, что кресло ей действительно больше не понадобится.
– Илли! – звал сквозь сон терпеливый голос третьего принца. – Проснись! Приехали!
– А? – Девушка села и потерла кулачками глаза, пытаясь вспомнить, как произошло, что она уснула.
Ничего не вспомнила, махнула рукой на бесполезное занятие и полезла из повозки в серый полумрак раннего утра, скрашенный только теплыми квадратиками освещенных окон.
– Тебе покажут, где умыться, – просвещал Бенгальд, ведя сеньориту к крылечку, – и дадут мужскую одежду. Придется несколько дней побыть парнем… но каюта и умывальня будут отдельные. Выдержишь?
– Легко, – сонно буркнула сеньорита. – А имя?
– Хилер. Запомнишь? Я все время буду поблизости, и каюта рядом. Просто на баркасе люди всякие… свой некогда было гнать, наняли торговца.
– Ясно, – вздохнула Илли: вот и начинается у нее такая же жизнь, как была у родителей, которых она никогда не называет приемными.
За четыре года они вложили в нее столько заботы, тепла, умений и навыков, сколько редко вкладывают другие люди в родных детей. Отец в ее мире не работал, числился охранником у родной жены, довольно прилично зарабатывающей на целительстве, и все свободное время учил дочь выживать в чужом мире и среди враждебных людей. Элинса тоже работала только по утрам, в обед калитка запиралась, и весь вечер мать занималась только дочерью. Нужно было так многому ее научить – языку, письму, манерам и привычкам. Но на всякий случай Илли велели после перехода раздать все игрушки другим девочкам, словно в благодарность за исцеление. Дети внимательнее взрослых и сразу приметят изменившееся отношение подружки к любимой кукле. А потом за нее взялась сестра Апраксия, и ее Илли считала своей второй матерью. За три года она выправила подопечной все недочеты в походке и разговоре, научила делопроизводству, проверке счетов и помогла постигнуть все трактаты по экономике, что нашлись в библиотеке монастыря. Родители и Лира появлялись в зеркале два раза в год, и девушка видела на их любящих лицах тревогу и неизбывную вину. К тому времени она уже могла бы вернуться, Лира быстро набирала умения и силу, но Илли сама выбрала тот путь, что считала наиболее верным. Они подарили ей так много – здоровье, внимание, любовь и тепло, что забрать надежду на возвращение было непростительной жестокостью.
Костюм оказался чуть великоват, но Илли это только порадовало – свободный колет превосходно скрывал все то, что выдавало в ней девушку. Больше всего ее волновал вопрос, что делать с волосами, но вместо шляпы на сундуке обнаружился высокий полушлем, и заплетенные в простую крестьянскую косу локоны свободно уместились в его куполе.
– Вот кинжал, – оглядев ее с ног до головы, протянул пояс с ножнами его высочество. – Но постарайся его не доставать.
– Почему? – ехидно ухмыльнулась девушка: неужели он считает, что ее предусмотрительный папа мог пропустить хоть малейший шанс научить ее чему-то, что однажды сможет послужить спасению жизни?
Правда, показывать свои умения запретил категорически, но вот забывать, что повторение – мать учения, не велел. К тому времени он овладел грамотой чужого мира и читал биографии выдающихся людей.
– Даже так? – Бенгальд, похоже, не очень-то и удивился. – Тогда ты не туда поступил секретарем, Хилер. Такой человек подошел бы мне самому.
– Куда поступило предложение, туда и пошел, – веско сказала Илли, стараясь говорить на пару тонов ниже обычного, но, похоже, получилось не особенно удачно.
– Выпей молоко и поехали, – с еле заметной ухмылкой сообщил принц. – Позавтракаем на месте.
И вновь они мчались сквозь туман нового дня, собирая на сапоги и колени росу со встречных кустов. Тропа была узкой, и вряд ли ею пользовались слишком часто, встречались полянки, где даже проводник на мгновение придерживал коня, всматриваясь в просветы между деревьями и решая, в какой направиться. Часов в одиннадцать, когда молоко в желудке Илли давно превратилось в безвозвратное прошлое и она уже подумывала, не пора ли взбунтоваться, деревья перед ними начали сменяться густыми кустами, а потом перешли в заросли камыша, сквозь которые была проложена бревенчатая кладка.
Тут лошади ступали осторожной вереницей, так узка и ненадежна казалась дорожка. Хорошо, что
