— А сейчас, значит, не крайний? Крайний будет, когда ребра переломают?
— Я гражданство получить хочу, — произнесла Ирина с глазами, полными слез. — А такая возможность предоставляется только после трех лет семейной жизни с голландцем. Возвращаться нельзя. Я уже два с половиной года отпахала. Осталось совсем немного. А он сейчас, как всегда, прощения просить будет, какое-то время даже будет ласковым, смирным и пушистым. Ладно, мне пора. Муж ждет. Удачи тебе. Жизнь — штука непредсказуемая. Если останешься в Голландии, может, свидимся.
— В Голландии я точно не останусь. Мне домой нужно.
— Нужно так нужно. А так, многие девочки живут — и ничего. Не всем так с мужиками не везет, как мне. Извини, в гости пригласить не могу. Причина тебе хорошо известна. Я сама, как в гостях.
Когда Ирина появилась по ту сторону решетки, она еще раз нервно мне улыбнулась и пошла в сторону выхода. А я подумала о том, что ничего не меняется. Ни черта нигде ничего не меняется. Пьет и бьет не только русский мужик, но и голландский, итальянский, французский и африканский. Мужик — он и есть мужик.
Глава 12
Поняв, что мне больше не с кем поговорить, я с брезгливостью посмотрела на сидящего рядом со мной дурно пахнущего типа, подошла к решетке и стала трясти ее за прутья.
— Я не понимаю, на каком основании меня сюда посадили! Немедленно освободите меня! — кричала я что было сил. — Я гражданка России! Срочно свяжитесь с представителями моей страны и сообщите о моем местонахождении. Вы нарушаете права человека! Это противозаконно! Я буду жаловаться на вас в ООН!
Я хорошо понимала, что сейчас время работает не на меня, а против меня. Чем больше я буду здесь сидеть, тем больше вероятность того, что полиция узнает о трагедии, разыгравшейся в доме Хенка. И тогда мне не видать своей родины как своих ушей. Но на мои крики никто не обращал внимания, никто даже не пытался меня успокоить. Только сидящие рядом со мной неприятные личности сначала стали шептаться, а потом — откровенно посмеиваться, но их смешки волновали меня меньше всего.
В камере было слишком душно. Отвратительно пахло потом. Тоскливая обстановка, тоскливые стены. Маленькое окно с решеткой, сквозь которое совершенно не видно солнца. Дневного света было слишком мало для того, чтобы разглядеть лица тех, кто сидит вместе со мной.
— Слышит меня здесь кто-нибудь или нет?! Я требую представителей моей страны! Вы нарываетесь на международный скандал!
— Заканчивай орать!
Я повернулась и посмотрела на сидящего в углу мужчину, который обратился ко мне по- английски.
— Хочу и ору.
— Ты мне мешаешь. Тебя за что должны посадить?
— Меня??? — я почувствовала, как мне не хватает воздуха. — Ни за что! Я преступления не совершала. Я просто без документов гуляла. Я здесь случайно.
— Мы все здесь случайно. Да не паникуй ты так! Тут неплохие тюрьмы. Я уже отсидел один срок. Конечно, это не санаторий, а обычное серое здание, в котором даже воздух кажется серым. Сразу предупреждаю, что бежать из тюрьмы невозможно. Ее окружают трехметровые бетонные стены, перед которыми два ряда проволочных ограждений. Да успокойся ты, на тебе лица нет. Я тебе говорю: я знаю, жить там можно.
— Где там? — слова незнакомца напугали меня еще больше.
— Как где? В тюрьме. Я же тебе объясняю.
— А я в тюрьму и не собираюсь.
— Все мы так говорим, пока нас туда не определят. Камеры хоть небольшие, но все самое необходимое есть. В каждой камере кровать, стол, стул, туалет и шкаф. Но там всегда можно арендовать холодильник, телевизор и кофеварку. На дверях многих камер висела табличка «не пригоден к работе», а на моей «не желающий работать». Так мы все, кто не пригоден работать и кто просто не желал этим заниматься, получали около 11 евро в неделю. На эти деньги вполне можно арендовать тот же холодильник, тот же телевизор и ту же кофеварку. А так как у меня есть семья, то я получал пособие от государства. Если ты одинокая, то государство тебе в этом деле не союзник и выплат не будет. В тюрьме даже учиться возможно и получать помощь психолога. Если хочешь знать, то там даже камера для интимных встреч есть с двуспальной кроватью и темными шторами, скрывающими окно с решеткой. Конечно, когда сидишь, всегда мечтаешь о двери, ведущей к свободе.
— Прекрати! — гневно крикнула я голосом, полным отчаяния, и чуть было не разревелась.
— А что я сделал? Я, наоборот, тебя подбадриваю. Вижу, ты не в своем уме. Хочу тебя поддержать.
— Я не нуждаюсь в твоей поддержке. Не надо мне сыпать соль на раны и рассказывать о том, как же хороша голландская тюрьма.
— А тебя за что здесь закрыли?
— Я же сказала, что ни за что.
Нашу беседу нарушил зашедший в камеру полицейский, который пригласил меня на выход. Я испуганно посмотрела на полицейского и пошла следом за ним. Я не знала, что ждет меня впереди, поэтому боялась радоваться тому, что меня выпускают. А вдруг меня и в самом деле пригласили не за тем, чтобы отпустить на свободу, а повели на допрос в связи с тем, что открылся факт смерти Хенка и его сына? А что, если после допроса меня увезут куда подальше, а потом и вовсе отправят в тюрьму отбывать срок? Быть может, незнакомец не зря рассказывал мне о всех достопримечательностях голландской тюрьмы? А то вдруг меня поселят в камере, и я не буду знать о том, что могу взять в аренду холодильник, телевизор и кофеварку…
Мне показалось, что еще немного — и от этих мыслей расколется моя голова. Когда я шла по коридору, у меня было какое-то странное ощущение, что все, что происходит со мной, — это просто страшный сон. Я была напряжена, как струна. Становилось все тяжелее и тяжелее дышать, я почувствовала, что все плывет у меня перед глазами. Когда наконец меня привели в комнату, в которой офицер писал рапорт и заполнял какие-то бланки, я увидела стоявшую у самого входа полную ярко накрашенную женщину лет тридцати и послушно встала у стены.
— Привет, я Марьяна, — расплылась в добродушной улыбке женщина.
— Вы русская? — не могла не обрадоваться я.
— Самая что ни на есть настоящая. Когда-то проживала во Львове. Я пришла за тобой.
— За мной?
— Я обо всем договорилась.
— Вы хотите сказать, что я свободна? — я задала вопрос дрогнувшим голосом.
— Хватит называть меня на «вы». Я что, такая старая? — рассмеялась женщина и подмигнула полицейскому. Тот махнул рукой, давая нам понять, чтобы мы быстрее уходили.
— Я свободна? — повторила я тот же вопрос.
— Пошли быстрее. Видишь, нам дали знак, чтобы мы побыстрее убирались. В любой момент может приехать начальство, тогда я вряд ли отсюда тебя вытащу.
Как только мы вышли на улицу и я вдохнула воздух, пахнущий свободой, Марьяна подвела меня к своей машине и пригласила сесть в нее.
— А ты, наверное, из русского посольства? — задала я вопрос, закрывая за собой дверь, но тут же засомневалась в своем предположении. Уж больно Марьяна была ярко накрашена, да и одета она была как-то вызывающе. — Или вы из какой-нибудь службы социальной помощи?
— Конечно, я из службы социальной помощи. Я приехала, чтобы тебе помочь.
— А тебе сообщила обо мне полиция?
— Она, родимая. Я держу с ней связь. Мне позвонили, сказали, что у одной русской девушки без
