Эль скандаль при посторонних

Но Редькин продолжал орать и молотить кулаком по столу. На ор и стук прибежала Прекрасная Анжелика.

— Что тут происходит? — холодно осведомилась она у Мышки.

Мышка беззвучно пошлепала губами.

— Вот, полюбуйтесь, Анжелика Федотовна! — пролаял Редькин и сунул Анжелике под нос пригласительный билет. — Полюбуйтесь, что позволяют себе ваши кадры! — И он ткнул ржавым табачным пальцем в заветное слово.

Анжелика на слово посмотрела. Нахмурила бровки. Качнула хорошо пропеченной халой и воткнула в Мышку металлический штырь зрачка.

— За мной! — тихо сказала она, и Мышь поняла, что пришел ее конец.

Спотыкаясь на каждом шагу и ставя лапочки носками внутрь, она засеменила за суконной спиной.

В кабинете Анжелика уселась за стол и положила перед Мышкой чистый лист бумаги.

— Пишите объяснительную! — так же тихо сказала она.

И Мышка написала объяснительную.

ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА НОМЕР ПЯТЬ,

в которой Мышка дистанцируется от греха подальше

Уважаемая Анжелика Федотовна!

С большой душевной горечью я думаю о том, что вы, женщина, которая стала для меня примером личного подвижничества, могли подумать, будто я имею какое-то отношение к гинекологии. Нет! Нет! И еще раз нет! Никакого отношения к гинекологии я не имею, потому что терпеть не могу мужчин, которые заворачиваются в чужие любимые коврики и валяются в них посреди комнаты, как тушеные голубцы. А если соседи настучали вам, что во время моей последней поездки в Италию я сильно увлеклась Чинзано, так это я просто пожалела его одиннадцать детей и не могла пройти мимо такого явления, как запой. Тем более что я привычная. А если кто-то нарочно вам сказал, что я хотела уйти в монастырь, так я и сейчас не против принять постриг, особенно если короткий «паж» с челочкой. Я ведь в домашних условиях тоже веду корректный образ жизни и каждое утро делаю очистительную клизму, чего и вам желаю.

Да, и о голубцах. Обычно я обжариваю их на растительном масле, потом складываю в гусятницу, добавляю тертую морковь, мелко шинкованный лук, немного воды и пару ложек сметаны. Тушить до готовности. Соль и перец по вкусу.

Крепко целую.

Ваша Мыша.

Анжелика внимательно прочитала Мышкину записку, перевернула листок и еще внимательнее принялась разглядывать его с тыльной стороны. Думала, может, Мышка ей там оставила еще какое-нибудь послание. Ну, там, про маринованные огурцы. Или жареную утку. Но никакого послания ей Мышка на тыльной стороне не оставила.

— Так, так, — пробормотала Анжелика, положив листок перед собой и побарабанив по нему пальцами. — Так, так! Значит, не осознали?

— Чего? — тупо спросила Мышка.

— Тяжести содеянного, вот чего, — сказала Анжелика и, отвернувшись от Мышки, равнодушно поглядела в окно, как бы давая понять Мышке, насколько она неинтересна со своим уклонизмом. — А если дело дойдет до Калерии Карповны? Вы об этом подумали? Вот что, милочка, придется мне договор с вами расторгнуть. Арендную плату за помещение можете внести прямо мне.

— П-плату? К-какую п-плату? — промямлила Мышь, ничего не понимая.

— Арендную плату за помещение, — терпеливо объяснила Анжелика. — Мы с вами договор заключали? Заключали! Вы у меня по договору кем оформлены? Педагогом-наставником детской балетной труппы. С арендной платой 300 условных единиц в месяц. А договор заключается на полгода вперед. Вот за эти полгода вы мне и должны... ммм... — Анжелика пошевелила губами. — Одну тысячу восемьсот условных единиц. Деньги будете платить, или как?

Мышка, которая в жизни не держала таких денег в руках, совершенно ошалела.

— У меня нет одной тысячи восьмисот условных единиц, — обреченно прошептала она.

— А паспорт у вас есть? — сурово спросила Анжелика.

Мышь вытащила из сумки замызганный паспорт. Анжелика протянула острые коготки и подцепила Мышкин паспорт. Открыв его и убедившись, что паспорт настоящий, Анжелика сунула его в ящик стола. Потом подумала и заперла ящик на ключ. Потом еще подумала и сунула ключ в свою надувную грудь.

— Вот так, милочка! — удовлетворенно вздохнула она. — Пусть полежит пока. А вы денежки-то собирайте, собирайте!

И встала, давая понять Мышке, что разговор окончен.

Мышка брела домой. Мышка брела домой, и все вокруг было тускло и серо. «Как жить? Как жить? — думала она. — Кому верить? На кого полагаться? С кем делиться рецептами? Кого учить готовить? На Мурку никакой надежды. Мопс вообще к плите не подходит. С кем я останусь на старости лет? Без мужа? Без денег? Без подруг? Без паспорта? Из квартиры, наверное, выселят. По миру пойду. Побираться буду. Кто накормит? Кто обогреет?» И она зарыдала так громко, что стайка старушек у подъезда испуганно вскрикнула, перекрестилась и шмыгнула прочь. Всхлипывая, Мышка ввалилась в лифт, поднялась на свой этаж, роняя ключи, с трудом открыла дверь и, не разуваясь, прошаркала на кухню. Ужасно хотелось чаю. И шарлотки. Утром Мышка испекла шарлотку, чтобы вечером в одиночестве отпраздновать начало своей профессиональной карьеры и первый творческий триумф. Итак, Мышка прошла на кухню, потянулась к выключателю и включила свет.

— Нет! — крикнула она. И еще раз: — Нет! — А потом: — О-о-о! — И еще раз: — О-о-о! — А также: — О Боже, за что! — И упала на стул, как та самая кудрявая березка, изображению которой она посвятила целый вечер и которую нашлось кому заломати.

В привольной непринужденной позе на кухне сидел Джигит. Попа на табуретке. Ноги на столе. Одна рука за головой. Джигит смотрел на стол и улыбался. На столе стояла шарлотка. На шарлотке сидела мышь. Тонкими пальчиками мышь деликатно брала кусочки шарлотки и отправляла в рот. Джигит любовался на мышь.

— Кушяй, мышя! Кушяй, малэнкий! — приговаривал он и толстым заскорузлым пальцем щекотал мыши спинку. Мышь жмурилась от удовольствия и отправляла в рот следующий кусочек шарлотки. — Ешь! Набырайса сыл! Вырастыш балшой, в горы падем, в аул, к бабушка Тамрико в госты!

Увидев Мышку, Джигит грозно нахмурился, ткнул в мышь пальцем и сказал:

— Любуйса! На работу хадыт ума не нада! Кагда женшчин на работа, дом мышеловка становитса!

— Ты сам! — истерически закричала Мышь. — Ты сам ее привадил! Я все слышала! Ты ее подговаривал! Ты нарочно, чтобы меня унизить! Ты над именем моим насмехаешься, изверг!

И, застонав, она бросилась вон, по дороге наступив на отвратительного Коточку, который по-собачьи гавкнул и вцепился в Мышкину лодыжку, чем окончательно ее деморализовал.

В тот же вечер Мышка, спрятавшись с головой под одеяло, позвонила Мурке. Не хотелось ей этого делать. Не хотелось первой протягивать руку дружбы. А что прикажете делать? Надо же с кем-то советоваться.

— Му-ур! — жалобно проныла она. — Я из дома решила уйти. Навсегда. Как ты думаешь, правильно?

Мурка, у которой как раз случился облом с судом и которой было совершенно не до Мыши, саркастически засмеялась:

— Тоже мне, освобожденная женщина Востока! Да куда ты уйдешь! Так и помрешь со своим Джигитом. Не смеши меня, ладно?

И положила трубку.

— А я уйду! Уйду! — прокричала Мышка в пустую трубку. — Я вам всем еще покажу! Я еще лекции