непродуктивную. И поплатилась за легкомыслие.
Мурка лежала в спальне, закинув на спинку кровати атласные лапы, и курила. Мы стояли у нее в ногах.
— Матильда ушла, — сообщила она тоном служащего бюро ритуальных услуг.
— Давно? — спросила я, ничуть не удивившись.
— Сегодня утром, — сказала Мурка и тяжело вздохнула. — Что делать? Как жить? Куда мы катимся? Чем питаться?
Вопросы питания сильно волнуют Мурку. Во-первых, потому, что она всегда хочет есть. А во-вторых, потому, что сама не в состоянии ничего приготовить. Последнее время она эти вопросы решала с помощью Матильды, приходящей домработницы. Я давно ожидала, что Матильда взбрыкнет и покинет Мурку в самый неподходящий момент. Даже странно, что она продержалась целых три месяца. Мы с Мышкой однажды были свидетелями того, как Мурка заказала Матильде на обед котлеты с макаронами. Через полчаса она поинтересовалась, как там поживает гуляш с гречневой кашей, еще через полчаса спросила, хорошо ли прожарилась курица и проварился рис, еще через полчаса попросила принести ей в спальню кусок рыбы с шоре, еще через полчаса была не прочь съесть купаты с фасолью, а когда из школы вернулся ребенок Кузя и его надо было срочно кормить обедом, страшно разозлилась, что котлеты с макаронами еще не готовы. Матильда пошла красными пятнами и бросилась к холодильнику. Распахнув дверцу, она схватила пузырек валокордина и стала лить себе прямо в широко распахнутый рот. Я рванула к Матильде, усадила на стул и налила ей горячего чаю. Тем временем Мышка в срочном порядке варила макароны и лепила котлеты. Через час после того, как мы откачали Матильду и накормили Кузю, на кухню выползла Мурка.
— А мне, разумеется, не оставили ни кусочка запеканки! — ядовитым тоном сказала она.
Раздался громкий сухой стук. Это Матильдина голова шмякнулась об стол.
И вот теперь Мура лежит, распластанная, на кровати и тяжело вздыхает. Так ей и надо!
— Так тебе и надо! — громко сказала я и обидно засмеялась.
— Да? — закричала Мурка и вскочила. — Так и надо? А кто вас кормить будет? Кто обед будет готовить? Кто на рынок пойдет? Приехали туг! А у меня, между прочим, куча дел! Мне на дачу ехать! Холодильник везти! Вещи собирать! У Кузи конец учебного года! Одни двойки! Меня в школу вызывают! Кто к училке пойдет?
— Так ты хотела, чтобы к училке тоже Матильда сходила? — спросила я.
Но Мурка уже бежала в кухню, на ходу подтягивая атласные панталоны. На кухне она подскочила к холодильнику и стала вываливать из него продукты.
— Вот! — орала она. — Полюбуйтесь!
Любоваться, если честно, было особо нечем. Перед ней лежали банка зеленого горошка и засохший хвостик копченой колбасы.
— Не волнуйся, Мура, — сказала я примирительно. — Завтра мы с Мышью сбегаем на рынок, приготовим обед и уедем в Павловск. Занимайся своими делами на здоровье.
Но ни в какой Павловск мы не уехали и ни на какой рынок не сбегали. Назавтра столбик термометра переполз с плюс 20 до плюс 2, начался шквальный ветер и проливной дождь. Мы с Мышкой сидели на диване в гостиной в джинсах и майках без рукавов. Больше у нас ничего не было, а выдать нам свитера Мурка отказалась из вредности. На диване в гостиной мы просидели ровно 11 дней. Иногда дождь заканчивался; мы радостно подскакивали к окнам и обнаруживали, что выпал снег. К 9 мая там у них в Питере намело приличные сугробы. Мурка заходила в комнату, хмуро смотрела на нас, ворчала себе под нос что-то вроде «сидят тут!» и выходила. Однажды она заловила меня в кладовке, где я отсыпала гречку, чтобы сварить Кузе кашу.
— Мышка совершенно невыносима! У нее ужасная аура! Не понимаю, как ты можешь так долго жить с ней в одной комнате! — заявила она и удалилась.
Позже, через несколько месяцев, выяснилось, что тот же самый текст — слово в слово — она выдала Мышке обо мне, зажав ее между унитазом и биде, когда Мышь драила сантехнику.
На пятый день Мурка прекратила подачу зубной пасты населению. Чеканя шаг, она вошла в ванную, где Мышка умывалась перед сном, вынула у нее из рук тюбик зубной пасты, завинтила крышечку и сказала склочным голосом:
— А никто, между прочим, не разрешал чистить зубы два раза в день! — После чего удалилась в спальню, сунула пасту под подушку и плюхнулась сверху, чтобы мы с Мышкой не вздумали без ее разрешения засовывать под подушку загребущие лапочки.
На следующее утро она отказалась выдавать туалетную бумагу.
— Почему, Мура? — ошарашенно спросили мы с Мышкой.
Мура не знала почему. Она сильно напряглась, напружинила лоб и надула щеки.
— Потому что бумага одна, а вас много! — наконец выдала она.
— Что ты имеешь в виду? — спросили мы, слегка озадаченные такой постановкой вопроса.
Мура не знала, что она имеет в виду. Она напряглась еще сильнее.
— Потому что... потому что это женский род, единственное число! — выпалила она. — Если бы говорили «туалетные бумаги», тогда на всех бы хватило. А так не говорят! Говорят «туалетная бумага»! Она одна, бедняжка, совершенно одинокая, буквально рвется из-за вас на части! — И Мурка всхлипнула.
Мы не стали возражать. Тем более что формально Мурка, как всегда, была права. В логике ей не откажешь. Туалетная бумага была действительно совершенно одна, беззащитная перед нашим натиском, и действительно буквально рвалась на части. Мы ушли к себе в комнату, вызвали ребенка Кузю, выдали ему деньги и отправили в магазин за туалетной бумагой. Потом мы засунули рулон в чемодан и перед каждым посещением туалета тайком залезали в чемодан и, не открывая крышки, чтобы Мурка ничего не заметила, отматывали себе кусочек бумажки.
Оставалось перекрыть кислород, что Мурка и сделала в незамедлительном порядке. Она запретила открывать форточку у нас в комнате, мотивируя это тем, что в Питере полно выхлопных газов и мы с Мышкой нарочно запускаем в квартиру тяжелые металлы.
В последний день нашего визита солнышко выглянуло из-за туч и немножко потеплело. Мурка смягчилась и взяла нас в гости к одному художнику, который писал портрет Лесного Брата. Художник оказался ужасно милый, а может, я просто давно не видала людей. Он водил нас по мастерской и показывал картинки с видами Петербурга. Мы млели, а Мышка даже попыталась состроить ему глазки, но Мурка быстро пресекла это безобразие. Она отвела Мышку в туалет, больно ткнула в бок и сообщила, что питерское мужское население — это ее, Муркин, личный стратегический запас. Так сказать, энзэ.
— Все? — пискнула Мышка, зажатая между унитазом и шваброй.
— Все! — отрезала Мурка.
Вечером художник позвонил, позвал меня к телефону и предложил написать мой портрет — совершенно бесплатно, буквально за 300 долларов: «У вас такое интересное лицо, так вот, не можете ли вы еще ненадолго остаться в Питере?»
— Портрет предлагает писать, — сказала я, кладя трубку.
Мышкин нос отъехал в сторону, губы надулись, глаза набрякли. С диким ревом она кинулась в ванную, где и заперлась до следующего утра.
— Все им! Все им! — верещала она из-за закрытой двери. — А Мышка дура! Мышке ничего не надо! Мышка может без портрета! Мышка обойдется! — И жуткие рыдания сотрясали стены.
Мурка пожала плечами и ушла спать. Я попыталась выковырять Мышь из ванной, но мне это не удалось.
На следующий день мы уезжали в Москву. В полном молчании мы добрались до вокзала, в полном молчании загрузились в вагон, в полном молчании заняли места, в полном молчании ехали ровно шесть часов, в полном молчании вышли из поезда, в полном молчании вошли в метро и повернули в разные стороны.
Да, с Муркой мы так и не попрощались.
Смутное наступило время. Мы не перезванивались, не разговаривали и не встречались. Сидя по домам, мы тихонечко ненавидели друг друга и придумывали способы отмщения. А судьба наша между тем делала крутой вираж. В жизни нашей стали происходить события поистине драматические. Причем
