спрашивай меня о них – знать это тебе не положено. И рыжей меня тоже не называй.
– Хорошо, – говорю. – Но только слугой я тебя звать тоже не намерен. Не было у меня никогда слуг и не будет. На рядовую будешь откликаться?
– Я – не рядовая. Это уж точно.
– Ладно, – говорю, – Карален так Карален. Пошли, на вашу линию обороны поглядим.
Оборона у них, конечно, хлипкая. Двенадцать винтовок – шесть «трехлинеек», две «СВТ», четыре немецкие. И «максим». Трофим на него, как на икону, уставился.
– Первая, – говорит, – вещь против орков.
– Орки, – спрашиваю, – это такие зеленые, с клыками?
– Они самые.
– Ну, по ним из «максима» самое то. Хотя мне лично немецкий «МГ» больше нравится.
Гляжу – веревка какая-то по земле протянута, за, камень уходит. Заглянул – ни черта себе. Веревка к гранате противотанковой примотана, а граната – к авиабомбе. Немецкая фугаска, 250-килограммовая.
– Это еще что?
– А это, – Трофим отвечает, – на крайний случай. Если уж совсем зажмут – дернем, благословясь, и будет и нам, и им.
– Дернуть, – говорю, – это, конечно, здорово. А почему 6 не взять эту дуру и не рвануть ею мостик прямо сейчас, не дожидаясь, пока зажмут? А то ведь в последний момент еще неизвестно, как обернется. Оборону вашу хилую смести – даже «фердинанд» не нужно подтягивать. Полковушку приволокли – и вышибли вашу баррикаду, как фигуру в городках. А если с миномета долбануть – одной мины на этот мешок каменный хватит и еще лавиной накроет так, что и могилу братскую копать не надо.
– Так ведь, – отвечает, – пробовали уже. Ничего это не даст. Переход в другом месте объявляется. А там-то уж замка нет.
– Все равно, – говорю, – хреновая у вас оборона. Совсем хилая.
– Да уж какая есть.
– Вот за такой ответ, – говорю, – и под трибунал можно. Оборона должна быть ни какая есть, а какая надо и еще лучше. Только для этого о ней думать постоянно надо. И работать над ее совершенствованием.
– И как же ее, по-твоему, – Трофим интересуется, – усовершенствовать?
– Да много как, – отвечаю. – Вот, например, я вчера у Аулея тарелки из дюраля видел. Где вы его взяли?
– Там же, где и бомбу, – говорит. – С самолета.
– А что за самолет?
– Немецкий.
– Немецкий, а дальше? Тип какой?
– Не знаю, – отвечает. – Они его без меня разобрали. Я только крыло видел, его целиком в замок приволокли.
– Я, – Кара встревает, – видела.
Начал я ее расспрашивать – тот еще источник информации. Словно венгра какого-нибудь по-немецки допрашиваешь, а он слов знает еще меньше тебя, да и то не те. Кое-как разобрался.
– Эх, – говорю, – олухи. Это ведь «Хейнкель-111» был. На нем одних огневых точек не меньше пяти штук. Вот и представь себе, Трофим, вместо одного твоего «максима» – пять авиапулеметов. Такой шквал свинца – кого хочешь смести можно. И потом бомба эта ваша – хорошо, если сдетонирует от гранаты, а вдруг нет?
– А ты что предлагаешь?
– Взять, – говорю, – и разобрать ее. Нормальную мину соорудить. Даже тол не надо вытапливать – просто дыру в корпусе проделать и взрыватель по-человечески приспособить.
Да и вообще. Сейчас линия фронта опять в эти места вернулась и добра к вам должно сыпаться – только успевай карманы подставлять.
Эх, старшину бы нашего сюда, Раткевича. Он бы тут через неделю колхозы учредил, а за месяц и вовсе полный коммунизм построил.
– Об этом, – говорит Трофим, – ты лучше с отцом Иллирием поговори. Он у нас и духовный наставник, и магии обучен.
– Он что, – спрашиваю, – две должности совмещает?
– Он больше совмещает. У нас тут церковь воинствующая.
Ну, думаю, вот только попов с пулеметом мне и не хватало.
Глава 4
Попа мы обнаружили в комнатушке при часовне. Сидит он себе, вроде бы и не делает ничего, только шарик стеклянный по столу катает.
– Да пошлют тебе боги добрый день, – говорит, – Сергей. С чем пожаловал?
– И вам доброе утро, – говорю. – Вопросы у меня тут возникли.
– Раз вопросы, а не вопрос, – говорит Иллирии, – тогда садись за стол. Кара, а ты, будь так добра, принеси нам из кухни что-нибудь, хвалу богам воздать.
Рыжая пару секунд потопталась – очень уж ей, видно, услышать хотелось, о чем я попа допрашивать собрался, – и умчалась.
Как она в дверях скрылась – я аж дух перевел. Умотала она меня за утро.
Иллирии за моим взглядом проследил и тоже усмехнулся.
– Кара, – говорит, – девушка хорошая. Даже очень хорошая. Только… как бы это точнее сказать… Слишком много ее иногда бывает.
– Не то слово, – говорю. – Окружает со всех сторон и многократным численным превосходством давит.
– Кстати, – священник вдруг серьезным стал, – ты случайно не помнишь точное время, когда ты в наш мир попал?
– Ну, – говорю, – если считать, что я сразу после взрыва провалился, то часов в одиннадцать. В полдевятого мы на болотце наткнулись, полтора часа по нему хлюпали, на островке обсохнуть успели… Да, скорее всего, ровно в одиннадцать, меня ведь вторым залпом накрыло, а немцы народ пунктуальный – если есть возможность ровно в ноль-ноль пальнуть, в ноль-ноль и пальнут. Так что ровно в эльф.
– Хм, одиннадцать, – поп вроде о чем-то своем глубоко задумался. – Видишь ли, – говорит, – я с вашим измерением времени не очень знаком, но вчера весь день сочетание звезд очень интересное было. Ты, Сергей, свой гороскоп когда-нибудь видел?
– Я, – говорю, – даже в свое личное дело ни разу не заглядывал. А уж в хиромантию всю эту и вовсе никогда не верил.
А поп куда-то сквозь меня смотрит.
– Все верно, – говорит, – все совпадает. Ты из другого мира, наши боги над тобой не властны, а в Судьбу свою ты не веришь – и поэтому сам ее творишь. Все совпадает.
– Понимаешь, – говорит, – Сергей. Я астролог, конечно, слабый, но вчера после нашего разговора пошел на звезды посмотреть. Посчитал, что раз ты в нашем мире только вчера объявился, то это и есть день твоего рождения. И попытался твой гороскоп составить.
