испуганным взглядом Барраса. — Но вы ведь не осмелитесь ответить? Тогда скажите другое: у вас ведь достаточно ума, чтобы не передавать Бонапарту, где и при каких обстоятельствах мы с вами встретились в первый раз? Я не имею отношения к Дюпону, делайте с ним что хотите. Но упоминать о той нашей встрече, я полагаю, невыгодно ни одному из нас, а также кое-кому еще. Тому, кто может отомстить.
— Вы российский шпион, — мрачно, почти безразлично ответил Баррас. — Может, нечто большее, но про это я не хочу знать. А что до России, то она далеко, и не пытайтесь меня запугивать. Хотите забыть о нашей встрече — прекрасно, я уже забыл. Идите к своему драгоценному генералу, обнимайте и целуйте его. Кажется, моя Жозефина вот-вот этим займется, так не дайте себя опередить!
Он повернулся к Остужеву спиной и пошел прочь. Рассмеявшись, Александр направился к лакею с подносом, чтобы взять бокал вина. Да, эта игра способна доставлять удовольствие! Впрочем, с такой же легкостью из-за нее можно было получить и пулю.
Глава десятая
Джина и Жозефина
Прошло еще несколько дней. Ни от Дюпона, ни от его юных друзей никаких новостей не поступало. Это немного беспокоило Остужева, но он верил, что с ними все хорошо. Тем более что о Колиньи тоже не было ни слуху, ни духу. Александр все более втягивался в работу с Наполеоном, не переставая удивляться его энергии. Военными и экономическими вопросами Саша не занимался, но насущным интересам двадцатисемилетнего генерала не было предела.
— Очень хорошо, что я лишь ненамного старше тебя, Остужев, — сказал как-то раз Бонапарт, просматривая заказанные секретарю выписки из римского права. — Мы с тобой говорим на одном языке, и я не имею в виду французский.
— Кстати сказать, Наполеон, работая по этой теме, я постоянно возвращался к одной мысли. — Остужев постепенно начал чувствовать себя раскованно в прежде неуютной роли. — Ты похож на Юлия Цезаря. Про него говорили, что он мог одновременно читать, писать и выслушивать подчиненных. Ты такой же.
— Я очень серьезно интересовался фигурой Юлия. — Генерал оторвался от документов. — Прочел о нем все, что сохранилось. Первый император Рима. И самый великий, по моему мнению. Один из самых великих людей в истории.
— Мудрый человек, — кивнул Остужев. — Но совершил ошибку и погиб.
— Мы все пересечем Стикс, — усмехнулся Наполеон. — Не смерти надо бояться, а впустую прожитой жизни. Иногда, правда, кое-что помогает прожить ее так, как хочешь… И, возможно, у Юлия Цезаря имелся небольшой секрет. Но сменим тему. Вчера я снова был у Богарне. Не хочу впутывать тебя в свои отношения с Жозефиной, но, с другой стороны, ты мой личный секретарь. Сегодня она обещала порвать с Баррасом окончательно. Прежде всего по этой причине я прошу тебя сопровождать меня во время визита, который ей сегодня нанесу. Поддержи меня по-дружески, мало ли что может натворить старый греховодник.
— Разве роты солдат мало, чтобы его усмирить?
— Бедняга так напуган, что передвигается по городу уже с батальоном! — рассмеялся Наполеон. — Думает, наверное, что я поступлю с ним, как он с Робеспьерами! Я говорил тебе, что полгода провел в тюрьме? И все потому, что Баррас решился поднять руку на тех, кто был сильнее и выше его духовно. У братьев имелись друзья, и я в их числе. Нет, якобинский террор тут, в Париже, я не поддерживал. Но Огюстен, младший из братьев, был моим другом, а я — другом ему. Их окружало много друзей. Вот поэтому Баррас и упек в тюрьмы всех, кого мог, — потому что у него друзей не было никогда. Не такой человек. Всем, кого нельзя купить, он не доверяет, а кого можно — тем более! Он каналья, пустой человек. И он не может понять, что я собираюсь делать дело, а не пить вино и смотреть на пляшущих голых проституток, что, как все говорят, он весьма любит. Мне не нужно место Барраса, я хочу занять свое место.
— И что же это за место, Наполеон?
— Место победителя, — улыбнулся Бонапарт. — Я хотел бы, чтобы мои солдаты проходили под триумфальной аркой, сооруженной в их честь. Да, как в Риме. Не смейся, Остужев, но я всего лишь люблю побеждать.
«Он играет со мной, — печально подумал Александр. — Сам обаятельный, да еще влияние льва, с которым так трудно бороться, но все равно я чувствую… Это не фальшь. Это отношение ко мне как к человеку, который нужен. А уже потом, возможно, как к другу. Что он знает обо мне? Промолчал ли Баррас? И зачем, на самом деле, я ему нужен?»
— Так вот о Жозефине Богарне, — Наполеон посерьезнел. — Александр, я знаю тебя как русского дворянина, как человека, воспитанного в самых достойных традициях. Но жизнь имеет много сторон, порой не самых приятных. Могу я кое о чем попросить тебя по-дружески?
«Вот оно! — понял Остужев. — Вот зачем я тебе нужен!»
— Если я могу чем-то помочь и это не затронет мою честь и репутацию, я был бы только рад.
— Баррас, — коротко бросил Бонапарт и принялся чинить перо. — Он ловкий манипулятор и просто использовал Жозефину. Может быть, и не только он… Я не ревную, я люблю эту женщину. Но мне нужно знать, что ее оставили в покое, только тогда я смогу уехать, не волнуясь за нее. Я думал о том, чтобы взять Жозефину с собой, но отверг этот вариант. Она будет отвлекать, а я должен всецело посвятить себя армии и кампании. Я попрошу тебя о простом. Поговори с Баррасом от моего имени, мне это не совсем удобно. Не называй моего имени, но сделай так, чтобы он понял: или уберет руки от моей женщины, или умрет. Ты сможешь сделать это… Аккуратно. И помни: если что-то случится, если он посмеет как-то угрожать тебе или даже арестовать — я смету Директорию, но освобожу тебя.
— Я верю тебе, — сказал Александр. — И поговорю с мерзавцем.
И это была правда — сейчас Остужев безусловно верил Наполеону. Как только дело касалось Жозефины, в нем просыпался корсиканец, и вся расчетливость летела к чертям. Ради нее он действительно был готов броситься против всего мира, имея в распоряжении лишь шеститысячный парижский гарнизон. Александр был рад, что Бонапарт, чуть смутившись, снова уткнулся в документы. Ему с трудом давалась улыбка. Проклятые предметы! Дюпон был прав, постепенно Остужев начинал понимать смысл войны с арками.
Вечером он снова, в который уже раз, оказался в знакомом особняке. Теперь тут не было ни служанки Вероники, ни внезапно пропавшей Мари. О последней Жозефина даже упомянула — сказала, что девочка нашла каких-то дальних родственников, переживших террор, и уехала в провинцию. Баррас при этих словах так заскрежетал зубами, что было слышно и Остужеву, сидевшему напротив. Ужин длился уже около часа, когда Бонапарт не выдержал.
— Мне кажется, мы вам мешаем о чем-то поговорить с мадам Богарне, — мрачно сказал он Баррасу. — В таком случае мы могли бы немного прогуляться по саду.
— Нет-нет! — Баррас поднялся, улыбаясь жалко и злобно одновременно. — Это я попрошу мадам прогуляться со мной совсем немного, если ей не трудно.
Уже о чем-то знающая или догадывающаяся Жозефина, опустив глаза, поднялась и позволила увести себя из зала. Возникла несколько неловкая пауза, а потом гости, люди хорошо воспитанные, наперебой заговорили о погоде и прочих пустяках. В этот момент дворецкий и доложил, не заметив отсутствия хозяйки, о прибытии графини Бочетти. Она вошла, сияющая, будто парящая над полом, поздоровалась со всеми присутствующими и извинилась за опоздание. Бонапарт, желая утвердить свое положение, встал и лично усадил гостью рядом с Остужевым. Александр попробовал сказать графине пару дежурных комплиментов, но язык у него заплетался.
«А вдруг у нее есть предмет?!»
Он посмотрел ей в глаза и увидел две голубые, как небо, радужки. Длинные, пушистые ресницы, изящные брови, чуть накрашенные веки… Он не сразу смог отвести взгляд, и графиня рассмеялась.
— Вам понравились мои глаза?
— Нет, — сказал Остужев и почувствовал себя идиотом. — То есть да. Но не только глаза! То есть нет, я не хотел сказать ничего такого…
