Чисто автоматически, чтобы не уходить без покупки из этого «эльдорадо», приобрел две книги из сотни тех, что хотелось – том Гумилёва «Выжженная земля» (здешний Николай Степанович провоевал в Белой Армии с первого до последнего дня, закончил её капитаном и между боями ещё успел написать (как Лермонтов на Кавказе) пять
Вторая книга, от которой не нашлось сил отказаться – «Повести» Алексея Толстого: «Аэлита», «Гиперболоид», «Союз пяти». Названия с малых лет знакомые, но, во-первых, каждое из
Увлекательные, будто у Ливингстона[70], вдруг увидевшего водопад Виктория, открытия продолжались и дальше.
Президент оказался на углу Кузнецкого и Большой Лубянки. Знаменитое, вошедшее в фольклор здание выглядело совсем не так. То есть именно так, как с самого начала, когда было построено страховым обществом[71] «Россия». В два раза меньше и без облицованного гранитом цоколя. Напротив тоже не оказалось громадной многоэтажки того же ведомства. С Кузнецкого моста и до того места, где должен бы стоять «Детский мир», протянулось несколько вплотную стоящих трёхэтажных домов в стиле «николаевского» ампира первой половины XIX века. Во дворы вели несколько глубоких тёмных подворотен. Совершенно другой антураж. И вместо самого «Детского мира» – тоже что-то совсем другое, под стиль окружающей архитектуры. На вывеске указано – «Филиал государственного музея Изящных искусств им. И. В. Цветаева. Живопись второй половины ХХ века».
И сюда бы хорошо зайти, посмотреть. Что же там наизображали художники, без руководства партийного агитпропа, понятия не имевшие о «социалистическом реализме»? Но не сейчас, не сейчас…
Выход с улицы Никольской замыкала полностью сохранившаяся стена Китай-города. И Политехнический музей выглядел немного не так, и вообще весь примыкающий район. Пожалуй, что намного лучше, гармоничнее. Москва похожа именно на Москву, а не на винегрет из бессмысленно перемешанных элементов современной застройки десятка европейских и азиатских столиц, причём – в самом безвкусном варианте. Выходит, частные застройщики и здешняя городская Дума лучше понимали в архитектуре, чем все идеологические отделы ЦК ВКП (б) – КПСС за семьдесят лет. Ну да, здесь же никто не озабочивался целью «превратить Москву в образцовый коммунистический город»! А потом в столь же «образцовый капиталистический».
Что ещё заставило задуматься Президента – удивительная сохранность и даже щеголеватость любого, какое ни взять, здания. Такое впечатление, будто их ежегодно штукатурят, красят, какие нужно – очищают пескоструйными аппаратами. И тротуары, и мостовые тоже – ровные, гладкие, чистые, без единой выбоины и следов «латочного и ямочного ремонта». Как же это городская Дума и градоначальник ухитряются изыскивать средства на всю эту бессмысленную с «креативной» точки зрения косметику? Сколько же казённых и иных денег спокойно проплывает мимо карманов чиновничьей рати, «жадною толпой стоящей у трона», подрядчиков и посредников?
Невероятно! Президент, при всём его врождённом идеализме с первых дней вступления в должность (и даже ранее того), отчётливо понял, что хоть как-то руководить страной возможно в одном единственном случае – если вести себя со всеми более-менее влиятельными стратами точно так же, как с вождями национальных республик. Позволять им практически всё – любые нарушения якобы действующих в стране законов, любой произвол в отношении подчинённых и подконтрольных им людей в обмен на хотя бы видимость лояльности. Да и то до определённого предела такая система срабатывает, и, видимо, не у всех. В его случае этот предел достигнут. Политика «умиротворения элит» провалилась, рухнула так же, как предвоенная англо-французская политика умиротворения Гитлера.
Он не сумел больше удовлетворять всех. Реально нарушил финансовые и политические интересы одних группировок, создал ощущение опасности и нестабильности для других, не доказал способность и готовность наказывать за невыполнение своих же распоряжений и указов. И вдобавок не оправдал надежд на обещания «твёрдой рукой обуздать преступность и коррупцию» у большинства народа. Вот и получил. Не захотел послушаться Ляхова и его… руководителей, вдохновителей, покровителей? Побалансировал ещё немножко на катящемся в пропасть колесе, ну и!..
Лежать бы ему сейчас на цинковом столе морга с простреленной головой, в окружении стилистов, готовящих «скоропостижно скончавшегося Президента» к пышным государственным похоронам. Или – просто в овражке позади «Охотничьего домика», с вывернутыми карманами, вздумай заговорщики не заморачиваться с обоснованием легитимности своего переворота. Пиночет вон ликвидировал Альенде без всяких «легенд» и правил потом двадцать лет при полном одобрении «мирового сообщества».
От этих мыслей, от ярко представленной зрительно картинки вдруг стало ему сильно не по себе.
Он шёл уже по Никольской, приближаясь к ресторану «Славянский базар», чья вывеска была видна издалека. Сюда он, только что поступив в аспирантуру, привёл девушку, отчего-то не ставшую его женой, и они долго вспоминали, кто из великих здесь бывал до них, как Станиславский с Немировичем-Данченко придумали здесь свой МХТ, и дружно удивлялись, отчего нынешний МХАТ носит имя Чехова, а имена его основателей отданы почему-то театру музкомедии… Как говорится, и к стене не приставишь.
И ему вдруг захотелось вновь зайти туда, заказать что-нибудь вкусное и необычное на второй завтрак – время как раз подошло, да и нагулялся он порядочно. И непременно – маленький графинчик, прогнать дурные мысли, отпраздновать новый день рождения. Погода вокруг как раз та, по поговорке: «Кто вчера умер, сегодня жалеет!» А он вот не умер, пусть его личная заслуга в этом минимальна. Значит, за спасителей рюмку поднять. И это он тоже почти забыл – как можно посреди рабочего дня зайти в первое попавшееся заведение, сделать заказ и сидеть потом, покуривая и выпивая, совершенно не заботясь ни о служебных обязанностях, ни о «моральном облике».
Так он и сделал. И вошёл, и столик выбрал в полупустом зале у окна, где тот раз сидел с подругой. А с тех пор больше и не бывал… Сейчас всё вокруг было совсем другое, кроме планировки зала и зданий на другой стороне улицы. Заказ продиктовал исполненному самоуважения официанту. Да, пора извлечь из запасников памяти – в ресторанах, здесь, как и «дома», официанты, но в трактирах – половые, у стоек – не бармены, а «целовальники»[72].
Президент успел дождаться своего графинчика и положенной закуски, официант налил «первую» на две трети, и тут в зал вошёл новый посетитель. Мужчина слегка за сорок, высокий, подтянутый, с хорошим,
Всё это Президент успел рассмотреть и оценить за то время, пока мужчина снимал шляпу «Стетсон», стягивал с рук тонкие перчатки, ставил в специальную стойку красивую трость с изогнутым, по всему судя – серебряным набалдашником. Весьма элегантный господин, «с положением», сделал вывод Президент, заодно отметив, что консерватизм здешнего общества проявляется не только в дизайне автомобилей, но и в моде, мужской и женской, стилистически колеблющейся вокруг базовых моделей 20-х-30-х годов, как в его мире та же мода почти сорок лет так или иначе подражает стилю 60-х-70-х.
Вроде бы не было ещё никаких оснований, но Георгий Адрианович явственно ощутил, что данный персонаж явился сюда не просто так, и непременно какой-то контакт между ними должен произойти. Отчего он так решил – неизвестно, но интуиция у политиков обычно развита сильнее, чем у среднестатистических людей, им ведь часто приходится принимать решения по вопросам, в которых они профессионально не разбираются и не имеют времени осмысленно взвесить все «за» и «против».
Президент не ошибся. Хотя большинство столиков в зале были свободны, но новый посетитель принадлежал, очевидно, к тому типу людей, что не могут существовать вне общества (вроде муравья, который в одиночном заключении немедленно погибает, даже будучи снабжён всеми видами довольствия), и непременно подсаживаются к кому-либо. А на железной дороге терпеть не могут спальных вагонов с
