Большие батальоны. Том 1. Спор славян между собою

проводит, в компании безупречной во всех отношениях Майи Ляховой, и замотивирована у друзей- полковников такая полухолостяцкая жизнь очень даже убедительно, очень грамотно, не подкопаешься. Только браться за подобные «раскопки» генерал не имел никакого желания. Если кого это дело и касается, так только самой Татьяны, Государя, ну и Тарханова в какой-то степени.

«Так что он там говорит?» – спохватился Чекменёв, заметив, что мысли его незаметно соскользнули совсем не в ту сторону.

– То есть мы в данном случае можем предположить наличие координирующего центра, некоего подобия «военно-революционного комитета», осуществляющего общее руководство, имеющего, так сказать, гражданское и военное крыло, внешнеполитический отдел и подразделения массовой пропаганды, дезинформации и противодействия организационно-пропагандистским действиям власти. Кроме этого, предполагается существование финансового центра и подразделения по связям с любыми иностранными представительствами и агентствами…

– И – «научный центр», – добавил с места Ляхов, – аналогичный тому, что мы разгромили и захватили в ходе «Мрака и тумана». Достоверно установлено, что определённое количество «фигурантов» операции было явно запрограммировано…

– На эту тему я как раз и хотел попросить высказаться тебя, сам я недостаточно в таких вещах разбираюсь, – кивнул Тарханов. – Но это уже не так существенно. Интересна сама применённая здесь схема. Попросту говоря, какая-либо возможность неудачи исключалась даже теоретически. Вы, господин Президент, при всех ваших возможностях и решимости пресечь начинающуюся смуту, если бы она и присутствовала, не имели никаких шансов…

– Поподробнее, пожалуйста, – привстал с места Георгий Адрианович, – тут моё мнение кардинально расходится с вашим… докладом.

– Нет ничего проще… – начал говорить Тарханов, но в этот момент в кабинет вошли, сопровождаемые адъютантом, Фёст, Мятлев и Журналист. И, что весьма удивило даже Секонда, господин Волович. Уж ему, казалось бы, здесь делать было совершенно нечего, с какой стороны ни взгляни.

Но Фёст сделал Вадиму успокаивающий знак, мол, всё идёт по плану, всё под контролем.

Новые участники заняли предложенные места, причём адъютант, видимо, выполняя указание Фёста, посадил Воловича поблизости от стола заседаний, но и чуть в стороне, за отдельный журнальный столик у окна, даже сам подвинул ему просторное кресло, якобы заботясь о его раненой филейной части.

Чекменёв распорядился доставить из буфета бутербродов, включить большую кофеварку и разрешил присутствующим курить без особых приглашений. Разговор начинался уж слишком серьёзный и интересный.

Адъютант распахнул в дальнем углу створки одного из окон более чем трёхметровой высоты, снабжённые для открывания шпингалетов начищенной медной арматурой довольно сложной конструкции.

И снова Президенту подумалось, совсем вроде бы не по теме, что странно современному человеку представить вполне благополучно функционирующую цивилизацию, в которой не то чтобы отключён, а вообще не существует «двигатель прогресса» в виде неостановимой и как бы совершенно необходимой в современном мире «индустрии потребления». Чем же тут заняты промышленность, торговля, миллионы людей и тысячи всевозможных торгующих, распределяющих, изобретающих и продвигающих всяческое барахло организаций, если большинство вещей специально задумано и сделаны так, чтобы служить десятилетия, а то и столетия? Как вот эти стулья, например, и оконные рамы, продающиеся в ювелирных магазинах золотые часы девятнадцатого века с безупречным и сейчас ходом. Вообще всё, что он видит вокруг себя. Тогда ведь, получается, и реклама на девяносто процентов не нужна? А за счёт чего существуют средства массовой информации и тьма-тьмущая людей при них? Надо бы спросить у господина Ляхова-Секонда.

Каким-то образом, то ли потому, что довелось повоевать вместе, или после вчерашней экскурсии по Москве Президент испытывал к этому полковнику наибольшее доверие и искреннюю симпатию. А вот его «близнец» вызывал скорее негативные, пусть и не прорывающиеся наружу, эмоции. Наверное, потому, что они с ним из одного мира, но тот одинаково легко и свободно чувствует себя и в этом. А ещё, тут уже почти по Фрейду – ощущает этого самого Фёста как психологического антипода и человека (как это ни глупо звучит), лично виновного во всём случившимся. Совершенно чингисхановская логика: «Гонец, принесший дурную весть, должен быть казнён».

Вот и сейчас он выглядит, даже здесь, слишком уверенным в себе. Президенту ещё неизвестна была ситуация с взаимоотношениями между мирами через Братство, и истинные роли каждого из присутствующих именно в таком преломлении. А так он всё понимал (ощущал) правильно – именно Фёст был здесь и сейчас самым свободным и могущественным человеком. Хотя бы только потому, что из двух аналогов Шульгин, а за ним и другие (Сильвия, кстати!), признали именно эту реинкарнацию Ляховых Фёстом (то есть – Первым!), а Секонда, пусть и весьма приближённого к Императору, – Вторым. По гамбургскому, что называется, счёту.

– Я пока что не сказал ничего такого, что требовало бы повторения для вновь прибывших, – отметил Тарханов, когда суета и шевеление были закончены. – Имела место только затянувшаяся сверх меры преамбула…

– А вот теперь начнётся «амбула» – неожиданно подал голос Волович, и только Фёст и Журналист посмотрели на него одобрительно-понимающе, остальные – с недоумением [97].

– Если угодно – да, – вдруг ставшим достаточно жёстким голосом сказал Тарханов, и под его взглядом, очень похожим на тот, каким он смотрел в прорезь пулемётного прицела перед началом первой очереди из последней ленты в отеле «Бристоль», репортёр непроизвольно съёжился. Этого человека он видел впервые, но предпочёл бы не видеть вообще. Уж они-то с полковником точно были из разных серий.

Из дальнейшего доклада Тарханова следовало, что главная особенность мероприятия, условно именуемого мятежом или путчем, заключалась в том, что обычными способами полицейского или жандармского (тут он машинально употребил привычные термины) сыска даже и сам факт его подготовки было невозможно обнаружить и тем более доказать. Соответственно, к господину Президенту и его сотрудникам (лёгкий поклон в сторону Мятлева), никаких претензий предъявить нельзя…

– А почему это вообще вы, полковник, заговорили о «претензиях?» – спросил Мятлев с излишним душевным подъёмом, проще говоря – с вызовом, свидетельствующем о том, что Герта недосмотрела и пару чарочек генерал изловчился пропустить лишних.

– Только потому, генерал-лейтенант, – очень резко ответил Тарханов, – что вы сейчас сидите у нас в Управлении, а не мы у вас, и помощи понятно кто у кого ждёт. Так что я попросил бы…

«Молодец, Сергей, научился кое-чему. С этими, бывшими советскими, так и надо…» – злорадно подумал Фёст. Тут вообще интересная мозаика начала складываться не только из событий, но и из людей, в них участвующих.

Президент тоже не совсем дипломатично взглянул в сторону Мятлева, даже губами пошевелил беззвучно, но понятно. Тот покаянно кивнул головой и замолчал, нервно сминая мундштук длинной «корниловской» папиросы.

– …Нельзя, – как ни в чём не бывало, продолжил Тарханов, – поскольку вот что у нас получается. Имеется ядро заговора, состоящее из людей, которые всё это просчитали, организовали, привлекли необходимые силы и распределили между собой высшие государственные посты. Самое интересное – все фактические материалы существования и деятельности этого ядра у нас есть, а персоналий – нет. Точно как и в прошлый раз.

Далее идут исполнители, из числа высших руководителей МГБ, армии, милиции и тому подобных военизированных ведомств. По большей части все они получали приказы, не очень понимая от кого, и исполняли, не слишком соображая зачем. Никто полностью общей картины не представлял, более того, приказы поступали зачастую намеренно противоречивые, словно бы в целях помешать, а не облегчить достижение общей цели.

– Управляемый хаос, – снова вставил с места Фёст, – достаточно известный, но отнюдь не бесспорный приём, вроде жертвы тяжёлой фигуры в обмен на темп…