бытовой мудрости в тебе ну ни на грош! Держи!
На стол упал паспорт.
— Это что — мой?
— Не твой, а с твоей фотокарточкой.
Вот всё-таки хорошо, что Петрович был такой дальновидный. Как ты бомжа привлечёшь давать показания, когда у него даже прописки нету? Вывернулся же. Предложил сделать Юлику паспорт, но не выдавать, а держать у себя. Бракованных же удостоверений личности навалом: фамилия у гражданина Ковалёв, а они напечатают Ковалев, а это уже другое ударение и другая фамилия. Или зовут гражданина Раким Агабала-оглы, а записывают — Рагим Агабалович, что тоже в корне неправильно. Так что Юсе достался паспорт Кефира Арнольда Павловича, который на самом деле был Кифер. И паспорт этот хранился у Горемыки дома, в сейфе, вместе с «макаровым».
Можно, конечно, было сделать парню и нормальный паспорт, но отчего-то Горемыке не хотелось выдумывать фамилию. Юся помнил только своё странное погоняло, хотя и утверждал, что это его настоящее имя. Фамилии у него не было. А Горемыке фамилии в голову приходили самые похабные, и самая приличная, которую он мог вспомнить, была Бляблин. Ну как с такой фамилией явишься в суд? Тебя спросят: как фамилия, а ты — Бляблин. Не матерись, скажут тебе, отвечай по существу! А ты опять: Бляблин. Нет, пускай и сейчас живёт под чужой фамилией, авось, отыщется кто-нибудь, кто признает в Юсе родного или знакомого.
— Я тут тебе зарплату вперёд насчитала, — сказала Модестовна, — и участковый от щедрот вложился, купишь билеты — и дуй отсюда, куда подальше.
— Так мне некуда, я ж не помню ничего!
Модестовна крякнула — вот же упёртый! — и сказала:
— А думаешь, гестапа тебе поможет вспомнить? Она тебе так поможет, генерал Лизюков потом не узнает!
— А если я его найду?
— Кого?
— Террориста!
— Юся, очнись, ты бредишь! Я тебе русским языком говорю — не тот террорист, кто виноват! Наливай чай, вскипело!
Юся встал, поставил на стол чашки, заварник, тарелку с сухарями, сахарницу и чайник. Несмотря на свой суровый нрав, Модестовна пила чай некрепкий, слегка подкрашенный, и называла его «моча Ивана Ильича», и сахару любила много. Объясняла она это тем, что крепкие напитки ей противопоказаны, а то она будет кирпичами какать, слишком уж она суровый человек. Модестовна и впрямь ничего крепче этой «мочи» не пила, и Юся подозревал, что это из-за легковозбудимой нервной системы. Все зубы у Эммы Модестовны были железными.
— Пойми, — сказала Модестовна, прихлёбывая кипяток и хрустя сухариком, — мне тоже резону нет — такого работника отпускать. Ну, кто, скажи мне, пойдёт улицы мести за три тыщи? Генерал Лизюков? Я ж за тебя свечки каждое воскресенье в церкву хожу ставить. Что ржёшь, конь педальный?! За тебя же беспокоимся: и я, и Горемыка этот, ни дна ему, ни покрышки. Ты слышал, что у нас в январе было? Рванули остановку, ладно, там стена бетонная была, никто не пострадал, контузило только несколько человек. А если, не дай боже, ещё рванёт? Гестапе же по рулю будет, что ты с луны упал, причём только на день защиты от детей. Не ржи, говорю, я тут ведь не шутки тебе шучу, Эйнштейн ты недоделанный!
— Я не смеюсь, я улыбаюсь.
— И улыбаться не надо. Вам бы всё хаханьки, а жизнь — это, скажу тебе, не генерал Лизюков.
Она допила чай, шумно отдышалась и осмотрела бойлерную.
— Как красива наша саванна с высоты птичьего полёта, — произнесла она. Она всегда так говорила, когда напивалась чаем.
Что и говорить, за то время, что Юся жил в бойлерной, она преобразилась. Инструменты были упорядочены и разложены по именным полкам сантехников, весь ненужный хлам Юся вывез в подсобку, нужный рассортировал, и получился не хлам, а запчасти.
Ну, и украшением бойлерной стала Юсина установка в стиле хай-тек, назначения которой не понимал и сам Юся. Хоть Модестовна на неё и ругалась, но не признать красоты дизайна не могла.
Однако Юсю чрезвычайно заботило собственное реноме, и на восторженные возглас начальницы он отреагировал неадекватно:
— А если его найти?
— Кого? Террориста? А если его вообще нет? Если это хулиган какой-то балуется? Гестапе хулиган не нужен, им идейного сепаратора подавай.
— Вы хотели сказать — сепаратиста?
— Не ори на мать!
Часть вторая. Эпизод 18
Вечер посещений на Модестовне не закончился. Не прошло часа с того момента, как она ушла, как в бойлерную снова постучали, оторвав Юсю от агрегата.
Юся решил, что это мужики пришли пива выпить и матч посмотреть — водился за ними такой грешок — и пошёл открывать.
Но на пороге стояли не мужики.
— Сергей? — удивился Юся.
В коллективе отношение к молодому дворнику было исключительно шефское, покровительственное. В основном в ЖЭУ работали мужики далеко за сорок, перебесившиеся и спокойные, как танки. Помимо основных обязанностей на молодом дворнике висело ещё «сбегать в магазин» и «прикрыть, если чего». Юся, не роптал, бегал и прикрывал. Магазин рядом, чего не сбегать, а прикрыть и вовсе большого ума не требуется: только что был, вышел по делам — и всё, человек вроде и не прогуливает, а очень даже востребован на работе.
Это очень бесило Серёгу Коноваленко, сварщика. Серёга был лет на десять старше Юси, воевавший, бессемейный, держался особняком. У него тоже были нормальные отношения с мужиками, но вот готовности Юси угодить он не понимал.
До открытых конфликтов не доходило никогда, но стоило в пятницу коллегам скинуться и отправить Юсю за бутылкой, Серёга неизменно фыркал и отворачивался.
Несколько раз Юся пытался с Серёгой поговорить, но сварщик посылал дворника лесом.
Серёга жил в другом районе, на окраине, в частном домишке, затаившемся меж двухэтажных деревянных бараков. В доме было печное отопление, отсутствовало электричество и телефон, и, как говорили мужики, водопровода и газа тоже не было. Архаика на окраине областного центра. Однажды мужики в питейном настроении решили Серёгу навестить, так он их даже во двор не пустил. Мужики сначала обиделись, а потом махнули рукой — гордый и гордый, пускай живёт себе.
И вот теперь этот нелюдим пришёл в гости. Странно.
— Впусти, поговорить надо, — буркнул Коноваленко.
Юся впустил сварщика, запер дверь и спросил:
— Что-то случилось?
— Случится обязательно, если ты не свалишь. Я слышал, как сегодня участковый с Модестовной разговаривал. Тебя фээсбэ террористом считает.
— Я знаю, Эмма Модестовна только что здесь была.
— А чего ждёшь? Денег мало? Я могу тебе пару тысяч дать, больше, извини, нету.
— Да я не виноват ни в чём, зачем меня подозревать?
— Все знают, что ты не виноват. Но они разве разбираться будут?
