спокойно, учитесь. Справлялся я с мужиками десять месяцев и ещё два справлюсь. Ребята надёжные, не подведут.
Этот разговор происходил на станции, где они ждали поезд на Читу. И сейчас память Лаврова оживила мне его во всех деталях, когда на глаза мне попался список резерва. Но сейчас меня интересовало другое. Я просматривал список тех, кто прослужил полтора года. Все они имели по одному или по два выхода за Аргунь. Против каждой фамилии стояло по несколько таинственных пометок, сделанных рукой Лаврова. Но мне этот шифр был понятен
Зря всё-таки Лавров отказался пойти на курсы младших лейтенантов и остаться в кадрах. Он был неплохим психологом и весьма наблюдательным человеком. Из этих пометок складывались исчерпывающие характеристики каждого разведчика. Не те, которые пишут формально: «Дисциплинирован, морально устойчив и т. д.»; а те, по которым можно судить: как человек ведёт себя в экстремальной ситуации, можно ли на него положиться. Короче: пошёл бы ты с ним в разведку или нет? Впрочем, тех, с которыми в разведку нельзя идти, в списке уже не было. Мне просто надо было найти среди надёжных людей двух, обладающих чертами лидеров. Тех, которые смогут водить пятёрки, когда Лавров, Корнеев, Васильев и другие уволятся в запас. Сейчас была прекрасная возможность обкатать их в сложнейшей обстановке.
— Пойдут Гурбон Алахвердиев и Игорь Васечкин, — наконец сказал я.
— Опять в считалочку играл? — съехидничал Ягомост.
— Брось, Димка, — проворчал Васильев, — Если из нас он выбирал наугад, то здесь гадать нельзя. Я бы тоже их выбрал. Хорошие командиры будут.
Небольшого роста, изящный, почти женственный Алахвердиев никак не подходил под «стандарты» разведчика. Тем не менее, за почти девичьей внешностью скрывалась недюжинная физическая сила, редкая выносливость и фантастическая ловкость. Кроме того, у Гурбона был на редкость острый и цепкий взгляд. Он безошибочно определял сколько человек идёт в колонне, точно оценивал расстояние, скорость движения объекта и, самое главное, каким-то непостижимым образом, на большом расстоянии определял минные поля. Игорь Васечкин, хоть и был немного крупнее, но тоже не поражал воображения. Зато он обладал дьявольским чутьём на всякого рода опасности. Если Гурбон видел минные поля, то Игорь чувствовал их. И не было случая, чтобы он ошибся. Этим всё сказано.
Вообще, во взводе Лаврова не было суперменов, соответствующих голливудским стандартам. Все эти Шварценегеры и прочие герои боевиков хороши только на экранах. А попробуйте тащить на себе такого раненного гиганта несколько десятков километров, и вы скажете: «Нет, я с ним в разведку больше не пойду!» Была и ещё одна причина. Гвардейский мотострелковый полк, в котором служил Лавров, был оснащен БМП, боевыми машинами пехоты. Техника была превосходной, но уж больно малогабаритной и тесной для одиннадцати солдат. Поэтому в полк подбирали людей ростом не выше ста восьмидесяти сантиметров. И это было правильно. Для людей большого роста многочасовое сидение за бронёй, когда колени касаются ушей — настоящая пытка. И это ещё слабо сказано. Своими габаритами гигант будет теснить соседей по машине. А им и так не сладко приходится.
Но недостаток внешних физических данных разведчиков Лаврова с лихвой компенсировался их подготовкой. Тренировались они по несколько часов, практически ежедневно. Занимался с ними капитан Ершов, коренастый мужичок небольшого роста и невзрачной внешности. Ершов обучал их не карате, не тэквондо. Он вообще обходился без этой восточной экзотики с её картинными устрашающими позами, дурацкими выкриками, обрядами поклонения сэнсею и прочей мистикой. Он обучал разведчиков боевому искусству рукопашного боя, уходящему своими корнями в глубину истории Древней Руси. Руки разведчиков после двух-трёх месяцев обучения становились грозным оружием. Кроме того, они работали ножами, автоматами, сапёрными лопатками, касками, ремнями и прочими подручными предметами. И могли голыми руками защищаться от подобного «арсенала».
Оставив товарищей, я вновь отправился в штаб батальона и доложил майору Лукьяненко о составе группы. Тот одобрил мой выбор.
— Через пять дней прибудет офицер из штаба армии, а ещё через пять дней — выход. В твоём распоряжении, Володя, десять суток. Готовь группу.
Начались ежедневные многокилометровые марш-броски, изнурительные тренировки по рукопашному бою, заучивание наизусть кодовых таблиц для шифровки переговоров и многое другое. Ребятам некогда было передохнуть, но никто не жаловался и не пытался отлынивать. Даже резерв, который я готовил наравне с основным составом, на случай, если во время подготовки кто-нибудь травмируется или заболеет. Все прекрасно понимали, что за Аргунью не будет никаких скидок и надеяться придётся только на того, кто рядом с тобой, и на самого себя. Там придётся работать с полной отдачей всем вместе и каждому в отдельности. И горе всей группе, если в её составе окажется слабое звено, а в первую очередь горе самому этому слабому звену. Этого человека никто ни в чем не упрекнёт, ни единым словом. Но по возвращении ему лучше всего подать рапорт о переводе в другую часть. Такой случай был, правда не во взводе Лаврова, а в третьем батальоне. Но тяжелый урок запомнился надолго. Никто не хотел оказаться на месте младшего сержанта Бессоннова.
Кроме тренировок дни были заняты проверкой и подгонкой снаряжения, обмундирования и оружия. Здесь тоже должны быть исключены всякие мелкие случайности. Придётся и бегать, и ползать, и лежать часами. А октябрь в Забайкалье равен декабрю в Европейской части России. Кроме того, малейшая небрежность в маскировке могла провалить всю операцию. Лавров всё время завидовал разведчикам времён Отечественной войны. Им, что ни говори, было легче. Попробовали бы они действовать в Забайкальских степях, где выше полыни растут только редкие кусты багульника да телеграфные столбы. Как в таких условиях затаиться, пройти незамеченным между постами, да ещё и языка тащить? Впрочем, те парни, что воевали в сороковых годах, справились бы и в этих условиях. Так что, Лавров ворчал только для того, чтобы душу облегчить.
В назначенное время из штаба армии приехал старший лейтенант Седов. Высокий, жилистый, остролицый офицер с цепким взглядом сразу мне понравился. После знакомства он первым делом поинтересовался:
— Кто из группы владеет китайским?
— Да все, — усмехнулся я, — Руки вверх! Бросай оружие! Стоять! Лежать! Бегом! Ползи! Вперёд! Молчать! Вот, пожалуй, и всё.
— Не богато. Но ничего не поделаешь. Значит, основная задача падает на меня. В основном нам придётся отыскивать линии связи и подслушивать переговоры. Искать будете вы, а слушать буду я. Так что, придётся вам, старшой, беречь меня как зеницу ока, иначе задачу не выполним, — Седов рассмеялся.
— А если языка возьмём?
— Ну, это, если повезёт. Сам знаешь, ефрейтор при кухне нам ни к чему. А хорошие нужные языки под ногами не валяются.
Я-то знал, что нам должно повезти, но благоразумно промолчал. Тем более, что картинки на компьютере размножались и мельтешили.
Седов познакомился с группой и сразу включился в общий ритм подготовки. Кроме того, у нас с ним много времени отнимали детальная разработка маршрута и составление почасового графика действий. Ещё Седову приходилось согласовывать переход и возвращение с погранотрядом, обеспечивать прикрытие перехода и возвращения и отвлекающие действия. Когда он отдыхал, мне было неведомо.
Седову сразу не понравился мой маршрут движения к цели.
— Нет, старшой, это будет крюк километров тридцать пять, а то и все сорок. И вымотаемся, и время зря потеряем. Почему не пройти вот по этой пади, напрямую?
— Видите ли, товарищ старший лейтенант…
— Слушай, давай без званий, и на ты. Мы ведь не строевой смотр собираемся. Зови меня просто: Федя, Фёдор. Ведь мы с тобой ровесники.
— Хорошо, Фёдор. Дело в том, что весной мы по этой пади уже прошли: и туда, и обратно. Прошли благополучно. Но китайцы-то не дураки. Они наверняка поняли, где мы шли. Летом этим же маршрутом пошла группа из первого батальона. В падь они прошли беспрепятственно, но там
