– Дети?
– Дети Evgeni и Larin… – отвечал Додар с рассеянной улыбкой.
– Не понял! Повтори!
– Русские.
– Русские?!
– Да.
– Чтобы мы сдавались?
– Да! У них танки… Говорят, численное превосходство…
– Никогда!
С первого этажа застрочил пулемёт. Со второго полетела ручная граната. В ответ тяжело ухнуло дважды. Нужник и вместе с ним половина второго этажа рухнули вниз. От третьего откололся шестиугольник с тяжеленным кубом звукоулавливающей системы.
Когда дым рассеялся, Додар принялся искать свой облегчённый «Баал», но нашёл только разводной ключ. Оно и неудивительно – несколько минут назад он положил автомат на крышку сгинувшего «Аташа». Пистолет же рядовым был не положен.
Додару ничего не оставалось, как прижать книгу к груди и закрыть глаза. Запели в листве шустрые пули, застучали рикошеты. Запахло кровью и ацетоном.
А через минуту всё стихло.
Вновь раздался тот же зычный голос.
Додар осторожно привстал с кресла оператора и посмотрел вниз.
На перилах ограждения второго этажа, лицом вниз, повис рядовой Нух, прошитый не менее чем дюжиной пуль.
Сержанта Руза видно не было – он лежал на земле, на груде досок, в противоестественной позе человека, чей позвоночник сломан сразу в нескольких местах. Истошный крик рядового Саккара Додар слышал ещё до того, как рухнул нужник. И по тому, как внезапно он оборвался…
– «Ne spitsya, nyanya, zdes’ tak dushno… – во всю глотку прокричал Додар и сразу вслед за этим вспомнил ещё: – Bogat, horosh soboyu Lensky vezde bil prinyat kak zhenih!»
Додар положил переводчик в нагрудный карман. Заткнул за пояс книгу. И, подняв руки в интернациональном жесте примирения с судьбой, ступил в пластиковую люльку лифта.
Роберто Квалья
Вечно что-то не так
Впервый день месяца Нутелло Бьянки решил после долгих размышлений купить наконец новый комп. Он пробудил свой старый от псевдосна обычным окриком:
– Эй, Рэмбо! Подъём-подъём!
Динамики компа выдали более мучительный зевок, чем всегда, а потом сказали женским голосом:
– Готова.
– А, так ты снова девица, да? Ладно, можешь перебираться в мужчины.
Опять его жена пользовалась компом, поменяла ему пол и, как обычно, забыла сменить обратно, перед тем как выключить…
– Готов, – сказал компьютер уже баритоном.
– Рэмбо, я должен купить новый комп.
– Уже пора, – сказал Рэмбо, – я по крайней мере месяц как устарел.
– Что ещё за «по крайней мере»? Я тебя купил новёшеньким всего месяц назад.
– Два дня спустя я был уже вытесняемой моделью.
«Никак не могу к этому привыкнуть», – подумал Бьянки. Шестилетним он начинал с компьютерами, жившими год, прежде чем устареть. Несколько лет – и устарение достигалось уже за месяцы! Потом время сократилось ещё, но Бьянки сопротивлялся переменам.
– Если бы я хотел, то просто наплевал бы на устарение и был бы счастлив с тобой, – вызывающе сказал Бьянки.
– Конечно.
– Именно, потому что лишь пару месяцев назад куча железок вроде тебя с тридцатидвухтерабайтовой РАМ и восемьюстами фемтобайтами основной памяти была просто мечтой.
– Пара месяцев назад – это уже другое столетие.
Бьянки грустно кивнул.
– Ну-ка покажи мне текущий каталог персоналок.
Монитор – точнее, стена комнаты, висячая жидкогазокристалломатрица, – стёр успокоительный пейзаж Карибского пляжного рая и заполнился массой цифр.
– Хммм…
Секунду он размышлял. Новые модели очень мощные, но цена…
«Подожду ещё пару месяцев», – подумал он. За несколько дней цена может ощутимо упасть.
– Манипенни!
– Тут, – откликнулась Манипенни, программа «Личный Дневник». Изображение элегантного кожаного блокнота появилось на стене, а затем и стол, за которым сидела элегантная секретарша из фильмов о Джеймсе Бонде.
– На послезавтра: купить новый компьютер. Отослать старый в офис обменов с Третьим Миром. Упаковать в пластик покрепче.
«Может, получу на этом несколько пачек бумаги», – подумал он.
Манипенни псевдотелекинетически повела своё гусиное перо по стене, делая запись в ежедневнике.
– Тогда пошли! – воскликнул Бьянки. Пока дела у него складывались не блестяще, и уж если он решил обновить компьютер, позарез нужна была серьёзная работа.
Сейчас монитор показывал сотни иконок. Экран его последнего компа занимал две стены, и соответственно удваивалось количество значков. Поговаривали, что для компа следующего поколения, которое запускается на этой неделе, понадобится увеличить пространство до четырёх стен, или даже до шести, включая потолок и пол. Каждый значок был символом категории. Называя имя значка, ты получал доступ к субэкрану иконок, на котором их тоже были сотни, а каждая в свою очередь тоже была началом субкатегории. Выбрав субкатегорию, ты уходил на новый уровень, называющийся Кат-Три. Он тоже был набит сотнями иконок. Потом шёл четвёртый уровень, Кат-Четыре, с другими сотнями. Эти четыре уровня, содержавшие сотни иконок, давали юзеру, выбиравшему одну, выбор сотен миллионов иконок – скажем «Спасибо» чудесам геометрической прогрессии.
Каждая иконка была символом чего-то, что существовало в мире и на рынке, а следовательно, имело ценность, экономическую ценность. Играть на вариативности цены чего угодно было основным занятием любого, кто ещё не потерял на сегодняшнем рынке всё.
Бьянки поставил на понижение Южной Африки, на повышение китайского порно, стабильность баварского сливочного масла и на скачок курса своей собственной тётушки.
У него была старуха-тётка, в молодости порнозвезда второго класса. Теперь никто не помнил, как она выглядела, даже сам Нутелло, но было известно, что она припрятала кругленькую сумму. Когда её стоимость на рынке секс-объектов подскочила, она обратила 49% своего тела в акции на электронной бирже. Своему внуку на день рождения она подарила 1% этих акций.
Следующие полчаса Южная Африка держалась, китайское порно упало в результате открытия новой жуткой венерической болезни, особенно устойчивой в присутствии китайских хромосом, баварское масло чуть понизилось, но тетушкины акции по необъяснимой причине лезли вверх. Бьянки продал. В результате у него появился новый комп. Теперь он мог отдаться вещам поважнее.
– Фрейд! – крикнул он.
Зигмунд Фрейд появился на экране монитора.
– Guten Tag, Herr Бьянки.
– Для начала прекрати! – рявкнул Бьянки. – Миллион раз приказывал тебе не говорить по-немецки!
– Прошу прощения, Нутелло, но напоминаю, что я лишь апдейт того Фрейда, которого ты знал и
