путники продолжали красться вверх по холму, по мёртвым улицам, а Храм, такой близкий, руку протяни и дотронешься, по-прежнему оставался недосягаемым.
Солнце, вовсю жарившее в небе, пробивалось в Улицы нехотя, застревало высоко в крышах, шарахалось от плотно сжатых стенами дорог, потому в злых землях стоял прозрачный синеватый полумрак. От него веяло холодком, он словно оживлял валяющиеся на обочинах скелеты водильцов самых разных размеров, клубясь среди ржавых рёбер, углублял плотные тени давно заброшенных зданий и превращал выбитые глазницы окон в бездонные тёмные провалы.
Лесничим, уставшим шарахаться от каждой тени и вздрагивать, покрываясь холодным липким потом, от каждого постороннего звука, казалось, что они давно безнадёжно заплутали среди угрюмых строений. Все огромные стылые дома, все разъеденные ржой скелеты, все неподвижные зыбочники, парадным строем вытянувшиеся по обочинам, казались похожими. Наверное, когда-то всё было по-другому: ветшающие стены некоторых домов ещё несли на себе слабые следы краски, над входами в некоторые здания угадывались разномастные вывески, кое-где среди домов были маленькие каменные поляны, но время запустением и разрухой сгладило с Улиц отличительные приметы – так старость стирает морщинами черты лица.
Путники шли успешно – тихо, не задевая спящих зыбочников, обходя круглые проходы в царство водяного – Кализацию, договариваясь со светофорницами, не тревожа звуком своих шагов прячущихся по разрушенным дворам и глухим подворотням кикимор и упырей. И лишь когда до Храма-на-холме осталось рукой подать, а у Зоркого бога стала различима маленькая бородка и прищур, с которым тот смотрел в ему одному видимую даль, Василёк случайно обронил яблочный огрызок.
Идущий впереди Зверобой немедленно метнулся к огрызку, сгрёб в ладонь и, ничего не объясняя, потащил своих спутников в ближайший дом. Втолкнул внутрь и распластал на полу; сам прижался к стене сбоку от провала окна и осторожно выглянул наружу. Колченогая нечисть, похожая на заросшего грязного мужика, вылезла на дорогу всего несколько мгновений спустя и долго бродила вокруг, кровожадно оглядываясь по сторонам и размахивая своим страшным оружием – метлой.
– Говорят, дворних своей метлой загоняет путника в огромную железную вазу, а там сжигает заживо, – побелевшими губами прошептал Тимьян, когда нечисть, издавая время от времени громкие утробные звуки, начала нехотя удаляться.
– Как это люди раньше здесь жили? – тряским голосом отозвался Василёк. – Упаси Дерево, уронишь чего на землю – дворних сожжёт. Пробежишь под лапой – светофорница насмерть заплутает. Во двор какой заглянешь – кикимора или жекехашник замучают. Зыбочника ненароком заденешь – он тебя молнией убьёт. А то просто этому лешему Улиц, как его?…
– Мерру, – подсказал Тимьян, напряжённо следя за всклоченным дворнихом.
– Вот-вот, а не то просто мерру не понравишься, и он тебя живьём сожрёт… Как же здесь раньше люди жили?
– Как мы в лесах, – неожиданно отозвался Зверобой, не отрывая взгляда от нехотя, с ворчанием удаляющегося дворниха. – В лесах тоже нечисти полно.
– Да, но они ж не насмерть обычно. Ну, побалуются, поплутают, поозоруют – так ведь и выпустят потом. И травник, и болотный хмырь, и даже лесавки.
– Потому что мы с ними договариваться научились. Умели бы с уличными – тоже бы живыми оставались… Смотри ещё чего не урони, – предупредил Зверобой и первым вышел наружу.
Именно потому, что все Улицы казались лесничим безликими, а день, погруженный в сиреневые сумерки – бесконечным, выход к Храму, открывшемуся за очередным поворотом, застал их врасплох.
Огромная площадь, выложенная каменными плитами, между щелями которых упрямо пробивалась густая зелёная трава, простиралась по всей вершине холма, с которого открывался вид на темные Улицы, пустынные и безжизненные, покинутые настолько давно, что исчез даже дух заброшенности. Открытое пространство, залитое яркими лучами закатного солнца, отчего-то пугало больше сдавленных высокими стенами улиц, и лесничие, торопясь за стремительно пересекавшим площадь Зверобоем, затравленно озирались по сторонам, ежесекундно ожидая нападения.
Бог на каменном постаменте возвышался над площадью; с двух сторон от него располагались уродливые развалины, несущие на истёртых временем и погодой стенах еле различимые надписи. К останкам храма со всех четырёх сторон вели высокие ступени. Прямо в ногах Зоркого бога лежал пятиконечный алтарь. Огня в нём не было. Зверобой присел около алтаря на корточки, подобрал несколько завядших стеблей. Пружинисто поднялся на ноги и принялся осматривать площадь.
– Ну, что, что такое? – не выдержал Василёк.
– Они дошли сюда оба, – отозвался Зверобой. – И должны быть где-то неподалёку – если ещё не попались в лапы нечисти.
– Откуда знаешь, что до сих пор здесь должны быть? – вполголоса осведомился Тимьян, неослабно сжимая древко посоха.
– Цветы совсем недавно обуглены. Они знак получили, ну, может, час назад, не могли далеко уйти.
– И что теперь делать будем?
– Искать, – пожал плечами ходок.
– А солнце зайдёт? – покосившись на уже трущийся брюхом о горизонт ядовито красный диск, озвучил своё беспокойство седой ведун.
– Тогда на ночлег устроимся.
– В Улицах? – воскликнул Василёк. Кровь схлынула у него с лица, отчего редкие усики показались словно приклеенными понарошку, и он зачастил: – Нет, я в Улицах ночевать не стану, я же не самоубийца.
Зверобой обжёг его мрачным взглядом.
– Ты зачем со мной сюда напросился, парень? – спросил он вдруг молодого лесничего.
– Ну… Помочь…
– Помощи от тебя, конечно, – неожиданно хмыкнул ходок, а потом посуровел: – Хочешь выглядеть героем – я, мол, сам лично невесту из Улиц вызволил, так не мешай мне делать моё дело.
Под пристальным взглядом Зверобоя Василёк немедленно потупился. Не от стыда – он скрывал глаза, в которых отражалось облегчение: нелюдимый ходок разглядел только одну из причин, по которым он напросился в поход. Значит, вторую парень сумел от него скрыть. И слава Дереву; чего ему стоило уговорить Тимьяна, а ведь Василёк тоже не рассказал ему про вторую причину. А признался бы, что надумал расквитаться с обидчиком, уведшим у него невесту, Тимьян бы его ни за что не взял, ещё, чего гляди, изгнал бы из рощи – ведь именно такое наказание полагается убийцам.
Пронзительный женский крик, донёсшийся с дальнего края площади, бросил Василька в холодный пот.
– Резеда, – выдохнул парень и, не раздумывая, рванулся на крик.
Не преодолев и десятка шагов, он был сбит с ног метко запущенным посохом Зверобоя.
– Куда рванул? – проворчал ходок, проносясь мимо. Не замедляя шага, поднял посох с земли и бросил через плечо: – Держитесь позади.
Девушку увидели сразу, едва завернули за угол почти не разрушенного белого дома в форме огромного куба. Невысокая, русоволосая, она в страхе смотрела куда-то в сторону и даже не замечала, что прислонилась спиной к неподвижному зыбочнику. Впрочем, тот крепко спал, и нити, тянущиеся от его рогов к соседям, даже не шевелились.
Шагах в десяти от неё стоял жилистый молодой парень, держал наперевес рябиновый посох и неотрывно смотрел туда же, куда и девушка.
Зверобой остановился так внезапно, словно упёрся в невидимую стену. Василёк с размаху налетел на спину ходока и был бесцеремонно отпихнут локтём в сторону.
– Дягиль, – прошипел он, увидев парня с рябиновым шестом.
– Ни с места, – приказал Зверобой. – И не смотрите ей в глаза.
Василёк немедленно повернул голову, ища ту, в чьи глаза ему запретили смотреть. И вскоре увидел.
Прямо через дорогу, на краю круглого спуска в царство водяного – Кализацию сидела моделля и
