улице и свернул в какой-то дворик.
– Подожди тут… – непонятно зачем проворчал второй громила.
Антон пожал плечами и принялся осматриваться.
Маловероятно, чтобы улицу так охраняли каждый день. Кроме двух постовых в беретах, Ракушкин приметил на крыше здания через дорогу еще пару человек и чьи-то внимательные глаза в окне второго этажа все того же дома. Машины на улице были поставлены таким образом, чтобы их легко можно было вытолкнуть на середину, загородив проезд. Окна нижних этажей были закрыты ставнями, но то там, то сям на третьем и пятом этажах можно было увидеть открытое настежь окошко с убранными занавесками. Чтобы удобней было стрелять из глубины комнаты.
– Случилось что-нибудь? – поинтересовался Ракушкин у сторожившего его мордоворота.
Тот только усмехнулся.
Наконец из того дворика, куда убежал первый, вывалила группа мужчин. Все, как один, в серых футболках, пиджаках и широких, как показалось Ракушкину, матросских штанах. Они подошли ближе, разошлись чуть в стороны так, чтобы Антон оказался под прицелом каждого из них.
«Что за мода такая, все в беретах?» – неожиданно для себя подумал Ракушкин.
Вперед вышел крупный, горбоносый и темнокожий мужчина.
– Я – Гонсалес! – сказал он.
Антон заметил ухмылки на лицах охранников.
– Мне нужен Мартин Гонсалес…
Горбоносый поджал губы.
– Все верно. Я и есть Мартин Гонсалес. А это все, – он обвел стоящих вокруг широким жестом, – мои родственники. Тоже Гонсалесы.
– Семейный бизнес? – Антон позволил себе улыбнуться. Он точно не видел этого человека на заседании Комитета.
– Зачем пришел? – спросил Мартин после некоторой паузы.
– Я от Рауля.
– Ловеги? Что хочет старик?
– Он в коме.
– Мне жаль.
– Он просил меня сходить к Курту Вольке. Но его убили…
– Я знаю.
– Просто у меня на руках оказались его материалы. И еще кое-какие документы. Списки. Хочешь верь, хочешь нет, но следующим в списке шел именно ты. Поэтому я подумал, что будет не лишним поговорить с тобой.
– Кого ты представляешь?
– У нас с Раулем общие интересы.
– Какие, например?
– Я хочу понять, кто и зачем убил Леонору и Курта.
Несколько долгих минут Гонсалес молчал. Потом снял берет, вытер пот и махнул рукой.
– Пойдем, поговорим внутри. Тут слишком жарко…
Его команда взяла Мартина с Антоном в плотное каре, и они направились туда, куда указал Гонсалес.
Через пять минут Мартин сидел напротив Ракушкина, пил обжигающий кофе, потел и говорил:
– Я не знаю, почему слег в больницу Рауль. Старик был крепкий, но все бывает. Однако смерть Вольке – это не грабеж и не случайность… С Лео могло случиться что угодно. Очень многие из Комитета говорили, что это было просто убийство. Попытка грабежа, изнасилования… Я не верю, хотя и допускаю такую возможность. Но Вольке тоже убит. Его убрали. И сделала это не полиция. Эти брали бы его живым, да еще шумиху бы подняли, газетчики, телевидение… Всё как всегда. Курта убили свои. Не парни из его команды, а свои… – Гонсалес покрутил в воздухе ладонью. – Кто-то из наших. Я могу поручиться только за моих. Остальные… – Он скорчил презрительную физиономию. – Это или трепачи, или криминал. Я не знаю, какую игру затеял Рауль. Но я ему верю. И могу тебе сказать только то, что Гонсалесы этого не делали.
– Прости. У вас семья?.. – Антон в очередной раз отказался от чашечки кофе.
– Да! Мы всегда и везде держимся вместе. Все Гонсалесы Буэнос-Айреса собрались на этой улице! Черта с два кто-нибудь возьмет нас тут!
– Я не видел тебя на заседании Комитета…
– Плевать я хотел на Комитет. И знаешь… – Мартин поставил чашечку с недопитым кофе на столик и наклонился поближе к Ракушкину. – И плевать я хотел на революцию. Я перестал играть в эти игры. Мне они ни к чему! Ни мне, ни моим родственникам. Революция хороша, когда за тобой идет народ. А наш народ никуда не пойдет! Вот они что получат, а не политическую активность рабочих масс! – Он явно спародировал чьи-то слова и показал куда-то в окно фигу.
– Ты сильно удивишься, но Вольке пришел к тем же выводам.
– За то его и убили. Я знаю, к чему он пришел. Потому и говорю – искать убийц надо среди своих. Хотя, к черту, какие они мне свои?! Вольке был хорошим парнем, хотя и немцем. Он мне был свой, и Рауль тоже хороший старик. Но остальные! Пусть катятся со своей революцией к сатане! Уж лучше я буду строить свой собственный коммунизм, у себя на улице. Чем подставлять задницу кому-то там… Из-за чьих-то поганых интересов. Перебьются. Можешь так и сказать этому Комитету.
Он прервался на миг, налил себе кофе, попытался налить его и Антону.
– И вот еще что. – Мартин вдруг поднял палец. – Скажи им, обязательно скажи, что я найду того, кто положил Вольке, и оторву ему яйца! Понял?!
Антон кивнул.
– Ты говорил что-то про бумаги?
– Да. – Антон откинулся на спинку стула. – Кое-какие бумаги Курта.
– Откуда они у тебя?
– Он сам мне их отдал. За несколько дней до убийства. У него были некоторые соображения насчет революции. И он боялся, что подполье встало не на тот путь.
– Я никогда не слышал, чтобы у Вольке были такие близкие друзья… – медленно проговорил Мартин.
– Мы знакомы еще с Европы.
– У тебя не немецкий акцент…
Теперь напрягся Антон. Гонсалес был из тех, кто в запале мог наломать дров.
– А я разве сказал, что я немец? Я – русский.
Мартин нервно барабанил пальцами по подлокотнику.
– И говоришь, Рауль в коме?
– Да.
– А Вольке убит… – Гонсалес встал, не спуская глаз с Ракушкина, постучал в дверь. Тут же в помещение вошли трое ребят в беретах. – Не сочти за оскорбление, русский, но может ли кто-нибудь еще подтвердить твою причастность… к делам Рауля Ловеги?
– Я был на заседании Комитета…
– Только ленивая задница главы тайной полиции, Доминика Фернандеса, не была на заседании Комитета! И только потому, что он слишком туп, чтобы поинтересоваться у таксиста, где нынче заседают монтонерос!
– Ты можешь спросить у людей Рауля. Они подтвердят, что у нас с ним были и есть общие дела.
– Я спрошу. Но пока… Пока я не выясню все точно, не побудешь ли ты моим гостем? Я очень прошу! – Гонсалес сделал ударение на слове «очень».
– Почему бы и нет? – Антон развел руками и отметил, как дернулись мордовороты. – Тут, кажется, довольно безопасно?
– Очень! Очень безопасно! – оскалился Гонсалес.
