фуражке. Руки у него тряслись, в глазах стояли слезы. Фамилия капитана была, кажется, Шулыа, но точно Сергей не помнил. Выбитая подъездная дверь болталась на одной петле.
— Непорядок, — машинально буркнул Глазычев, проходя мимо.
Зотов лежал на небольшой площадке первого этажа. Лежал навзничь, глаза широко открыты. Грудь разворочена выстрелом, повсюду кровь. Сергей уже не в первый раз поражался, откуда в человеке может быть столько крови… Вокруг сновал фотограф, разрывая пыльную внутренность подъезда вспышками.
— Жена где? — спросил один из оперативников, Мезин.
— «Скорая» увезла, — ответил участковый, вытирая глаза тыльной стороной руки. — Истерика. Он на работу шел, а тут…
— Никто и ничего, разумеется? — утвердительно-злобно бросил Глазычев. Участковый горестно кивнул.
Мезин опустился на колени, тщательно выбрав не заляпанное кровью место. Что-то напевая себе под нос, нагнулся над телом.
— Помповое, — сказал он.
— И так видно. — Глазычев поискал глазами, куда бросить окурок, поплевал на него и сунул в искореженный почтовый ящик. — Слесарев, что думаешь?
— Ничего пока не думаю, — чуть слышно сказал Сергей. — Ничего такого Зотов не говорил, ничем особенным в последнее время не занимался… Вчера, правда, с одним мудаком поцапались, девку на стройке кадрил, зотовскую соседку…
— У мента враги всегда найдутся, — заметил Мезин, отряхивая брюки. — У Зотыча тоже хватало. Любой дурак с помповухой… А с девкой надо побеседовать. Может, означенный мудак и нарисовался.
— Может, и так, — согласился Глазычев. А когда они вышли из подъезда, отвел Сергея от машины и сказал вполголоса: — Слесарев, на тебя дело вешать не стану, как ни проси — друзья были. Кого-нибудь нейтрального… Симоняну или Пашинскому отдам. И никаких самостоятельных расследований, понял? Знаю я тебя… А парня жалко. По-настоящему жалко. Семье поможем, хотя какая тут помощь…
— Хорошо, товарищ подполковник, — кивнул Сергей. Ему и в самом деле было все равно, потому что смерть Зотова угнетала своей нелепостью. «Поймают убийцу, не поймают — что теперь? Смертную казнь отменили, в Европу хотим, гуманностью кичимся… когда старики от голода дохнут, в переходах дети вшивые денег просят, а министры с депутатами от бабок лопаются. И если Зотова застрелил именно тот, в киношном багровом пиджаке, — ничего удивительного. Мало того, из-за своей нелепости это наиболее проходной вариант. Пожалуй, если возьмут суку, попрошу ребят, чтобы впустили меня к нему в камеру минут на пять, — решил Сергей. — С демократизатором. Спишут на сопротивление, им не привыкать…»
Главное — лишь бы не из-за чертовой тарелки.
Лишь бы не из-за НИИ.
Ведь если из-за нее, из-за института, то виноват он, Сергей.
Хотя Зотыч расплевался с этим делом, из игры вышел… Они не могли не знать, они должны были знать!!!
Стоп, сказал себе Сергей.
Хватит.
Этак далеко можно забраться, посему лучше на этом и стопорнем. За Зотыча потом, если надо, глотки порву, но это потом, когда все узнаю. А пока — пока потерпим.
В отделении было непривычно тихо, встречавшиеся в коридорах сотрудники прятали глаза. Такого здесь не было с девяносто третьего, когда смоленские гастролеры положили из автомата двух сержантов и майора Томцева… Конечно, были еще и те, кто не возвращался из чеченских командировок, но это, во-первых, из ОМОНа и СОБРа, а во-вторых, все-таки война, пусть и идиотская… А тут — в подъезде, утром. Шел на работу…
Свинтус стоял на задних лапах, тянулся к краю баночного горлышка, и Сергей вспомнил, что не принес ему ничего пожрать. Поискал в ящиках стола, в сейфе. Под кипой бумаг обнаружилось два завалявшихся печенья, которые и получил Свинтус. Он недоверчиво их обнюхал и принялся грызть.
Сергей рассеянно переложил несколько папок с места на место, поправил покосившийся портрет Дзержинского и пробормотал себе под нос:
— А вы на земле проживете, как черви слепые живут. И сказок про вас не напишут, и песен про вас не споют.
Подумал и добавил:
— Александр Сергеевич Пушкин.
Потом взглянул на пыльный колпак люстры и прикинул, как сейчас охреневают чекисты, если они успели-таки всунуть туда жука. Или в телефон. Или куда они там обычно их вставляют… Думают, верно, что мент чокнулся. Не дождетесь, господа.
Он сел и набрал номер Пашинского. Скорее всего, убийство повесят на него: честный мужик, трудоголик…
— Николай Ильич? Привет.
— Здравствуйте. Как же вышло так? — убитым голосом спросил Пашинский, и Сергей представил, как он сидит в своем маленьком кабинете этажом выше и жалобно морщит брови, была у него такая привычка.
— Ладно, Ильич, что теперь… Дело Глазычев тебе дал?
— Мне.
— Слушай, мы тут мужика со стройки гоняли. Пиджак багрового цвета, штаны не помню. Стриженый, толстоват, рост около метр восемьдесят, весит под сотню, наверное. Особых нет, но потряси некую Маринку из зотовского дома, учится в девятом классе, батька на макаронке трудится. Смазливая мокрощелка, она с мужиком и была, когда Зотов вступился. Не думаю, что это он Зотыча убил, но покопаться стоит. Все равно начинать больше не с чего.
— Спасибо, Сергей, — не к месту сказал Пашинский. — Фигня, Ильич. Я к тебе лезть не буду, у меня своих дел хватает…
— А по этому… генералу из КГБ Зотов глубоко был завязан? — спросил Пашинский.
— Да нет, Ильич. Выезжал со мной на место, а так и не особенно в курсе был…
— Если не возражаешь, мы и в эту сторону проверим, — сказал Пашинский.
— Хорошо, Ильич. Тебе виднее. Удачи.
В дверь постучали, вошел мужичок лет сорока, в камуфляже и больших резиновых сапогах. Он с ужасом посмотрел вокруг и пролепетал срывающимся голосом:
— Лодочка моя…
Сергей с интересом уставился на мужика. Тот горько, прерывисто вздохнул и повторил:
— Лодочка…
— Вы к кому? — осведомился Сергей.
— Пятнадцатый, — сказал мужик, притопывая сапогами от страха. — Лодочку у-украли. Угнали. «Пелла-Фиорд».
— Чего? — не понял Сергей.
— «Пелла-Фиорд». П-пластиковая.
— Пятнадцатый дальше по коридору. — Сергей неопределенно махнул рукой. Мужик присел и скрылся за дверью.
«Трагикомедия, — подумал Сергей. — Ладно хоть настроение поднял. И еще
