голос — знакомый, с легкой хрипотцой, пробирающий до самых… Что есть у души внутри?
— Не казни себя, Вик. Забудь.
— Не могу. Я и так почти ничего не помню. Забывать — в моем положении это непозволительная роскошь.
Когда мир стал таять, он не удивился.
И не испугался.
Приближение пятое
РАБОТА
— …Мне вас порекомендовали как специалиста. Помогите! На вас единственная надежда!
Длинноволосый парень — он мысленно окрестил его «художником» — был лет на десять моложе и на голову выше. Блуза-косоворотка, штаны из вельвета, пузыри на коленях. Умоляющий взгляд — сверху вниз, а кажется, что снизу вверх.
— Не волнуйтесь. Я сделаю все, что в моих силах.
— Она… Она ушла от меня!
— Куда?
— На улицу. К этому чудовищу! Скорее!
Они бежали через анфиладу залов. Фрески, роспись, мебель на львиных лапах. Позолота, бархат штор, бронза канделябров — настоящих, не таких, как на седьмом этаже «айсберга». Роскошь противоречила затрапезному облику парня.
'Так вот ты какой, внутренний мир', — с издевкой подумал он.
И запретил себе отвлекаться.
— Как ее зовут?
— Виолетта.
— Красивое имя. (Черт, какая банальность!) Что с вами произошло?
— Я… мы… Мы оказались в странном месте.
— Здесь?
— Нет. Мы ничего не помнили. Кажется, был пожар. Горел дом, мастерская, картины. Мои картины!
'Надо же! Угадал насчет художника…'
— Я крикнул ей 'беги!', а сам стал снимать картины со стен. Надо было вынести их на улицу. Я и подумать не мог…
— Она сгорела?
— Задохнулась. Там было очень много дыма. Я не знал! Я выносил картины… Правда, они все равно сгорели. Вот, осталась одна…
Художник в отчаянии тряс холстом, свернутым в трубку.
— Я себе не прощу! Картины… Пропади они пропадом!
Сейчас они неслись длинным коридором. Под ногами скрипел паркет. Из боковой двери выскользнула молодая женщина в платье, открывавшем плечи и спину. В ее прическе белел венчик лилии. Женщина улыбнулась им и с разочарованием вздохнула, когда они промчались мимо.
За стеной пели:
'Ну, это мы еще посмотрим!' — с веселой злостью подумал он.
Темная лестница. Крутые ступени, ледяной чугун перил. Дверь на улицу взвизгнула, жалуясь на судьбу. Он сразу увидел Виолетту. Миниатюрная брюнетка зябко куталась в плащ. Шляпка с легкомысленной вуалеткой оставляла лицо в тени. На мгновение показалось: перед ним — Лика. Сердце зашлось, кровь ударила в виски — и отпустило.
Нет, не она. Даже не похожа.
Спутник, стоявший рядом с Виолеттой, выглядел персонажем безумного карнавала. Ребристая «кираса» из папье-маше, рельефно выступают белые ребра; маска-череп закрыла лицо. Черные с серебром лосины, ботфорты со шпорами, плащ до земли. Не слишком высокий, спутник казался огромным.
Пространство вокруг него ежилось и отступало в тень.
— Не подходи ко мне, чудовище!
Слова Виолетты были обращены не к спутнику в маске. Художник споткнулся, как если бы налетел на стену, и едва не растянулся на булыжнике мостовой.
— Он не подойдет к вам. Не бойтесь.
— А вы кто такой?!
— Меня зовут Виктор. Нам надо поговорить.
— Мне не о чем с вами разговаривать. Чтобы разговаривать, нужно дышать. А мне больше нечем дышать. И незачем.
Спутник выпростал из-под плаща руку, затянутую в перчатку цвета слоновой кости. Без колебаний Виолетта взяла у него хрустальный флакон с притертой пробкой. Пропуск на ту сторону для женщины, еще не знавшей, что все стороны — миф, если есть вина и нет прощения.
— Выслушайте меня. А потом поступайте, как сочтете нужным.
— Хорошо, — она крепко сжала в кулачке флакон, словно боялась, что у нее силой отнимут забвение. — Я даю вам пять минут.
— Вы любите его? — он кивнул на художника.
— Его?! — глаза под вуалеткой вспыхнули ярче, чем у разъяренной кошки. — Он меня предал! Променял на свои проклятые картины! Он был для меня всем! А я для него? Уборщица, любовница, нянька…
Она вырвала пробку, как чеку гранаты.
— Да, он виноват. Его очень трудно простить.
— Трудно? Невозможно! Проклятые картины…
Он не знал, откуда в кармане взялась зажигалка. Не вполне понимая, что делает, он бросил зажигалку художнику. Тот поймал ее на лету. Сперва тупо уставился на свою ладонь, потом лицо его
