первую очередь тому человеку, чье подсознание породило монстра. Дешево и сердито, не надо даже быть психологом, нужно просто уметь отличить монстра от сформированных в подсознании концептов, которые тоже порой принимают причудливые и угрожающие формы. Чужая душа не полигон, стрелять во все, что движется, нельзя.
Впрочем, те люди, чей сонный разум порождает чудовищ, обычно соглашаются на сотрудничество. Им невыносимо жить, таская в душе ад, созданный собственными фантазиями. У Лидии Андреевны ничего подобного нет, неудивительно, что она столь решительно отказалась от психокоррекции. И милицию наверняка вызвала она сама.
Моя милиция бережет мой душевный покой от посягательств безногого Шомняка.
Игнат запер входную дверь и даже умудрился повесить на место ключ. Поехал по коридору, внимательно вглядываясь в двери. Было в дверях нечто неуловимо ненастоящее, они словно ускользали от взгляда. Если пол и противоположная стена с обшарпанными обоями были грубо вещественны, то на дверях взгляд сфокусировать не удавалось. Дело знакомое: квартира коммунальная, и потому наличествует ряд дверей. Но соседи и тем более их жилплощадь не оставили в памяти неизгладимого следа, и потому дверей как бы и нет. Значит, и ждать оттуда нечего и некого.
Подъехал к туалету. Уже издали было заметно, что там горит свет. Узкая полоска под дверью, и крошечная искра у края филенки. Очень удобно проковыряно, сидя на горшке, можно рассматривать коридор, а можно и наоборот, подкравшись к двери, кинуть нескромный взгляд на то, что происходит в туалете. И главное, взрослые дырочку не заметят, разве что встанут на четвереньки.
Иногда все-таки полезно переменить точку зрения и глянуть на мир снизу вверх.
Игнат подъехал, осторожно потянул дверь.
Заперто.
– Шурка! – раздался из-за тонкой двери детский голосок. – Не смей подглядывать без разрешения!
Вот и нашлась добрая старушка Лидия Андреевна. Чудовище, правда, покуда не объявилось, но это уже полдела. Но до чего хорошо Лидочка сформулировала фразу: «Не смей подглядывать без разрешения!» А с разрешения, значит, подглядывать можно. Тут уже был бы доволен не только дедушка Фрейд, но и все школы, занимающиеся детской сексуальностью.
И еще можно сразу отбрасывать гипотезу об изнасиловании Лиды. Случись такое в ее детстве, реакция была бы совершенно иная. А что касается Шуркиной сабли и его же привычки мочиться в самых неподходящих местах, то тут все понятно. Шурке лет семь, Лиде – чуть меньше. В этом возрасте в детях бушует неизбывное любопытство к собственным половым органам, но того более к противоположному полу. В детских садах среди воспитанников старших групп непременно существует особый ритуал взаимной демонстрации своих тел. Возмущенные воспитательницы, застав детишек за этим интересным занятием, гневно восклицали: «Что еще за глупости?» – но преуспели только в одном: ритуал, да и сами половые органы, стали называться «глупостями». Мамы и бабушки такие вещи называют письками, но дети знают, что на самом деле это – глупости. И, бывало, детсадовский ябеда кричал: «Вера Степановна, а Сережка глупости показывает!»
Так что ничего страшного он не обнаружил, удивительно только, как Лидия Андреевна умудрилась застрять в наивном пятилетнем возрасте. И что делать дальше? Без разрешения в туалет не сунешься, а если и сунешься, то, скорей всего, там никого не окажется. Дело самоочевидное, можно и к Юнгу не ходить. Значит, будем обследовать кухню. Хорошо бы найти варенье или сгущенное молоко, тогда Лида точно вылезет. Наверняка варенье брать не разрешается, но если кто-то другой первым начал, то Лидиной вины тут нет.
Сам Игнат рос в те времена, когда варенье уже не считалось чем-то удивительным. Початая банка всегда стояла в буфете. Однажды мама услышала подозрительную возню на кухне и, не отрываясь от телевизора, крикнула:
– Игнат, не трогай варенья!
– Я его не трогаю, – ответил четырехлетний Игнат басом. – Я его ем.
Вот и сейчас бы найти перевязанную бечевкой баночку клубничного варенья и подманить на клубничку пятилетнюю Лиду. Тьфу, черт, при чем тут клубничка? Вишневое варенье или черничное!
Варенья на кухне не нашлось. То ли вовсе не было, то ли спрятали его слишком высоко. Вот недотепы, спички надо прятать в недоступных для детей местах, спички, а не варенье!
А так кухня как кухня. Шесть маленьких столиков, по числу семей. На каждом примус и бутылка с голубоватым денатуратом. Канистрочки с керосином стоят в дальнем углу, там же, где лежит десяток поленьев и стоит общее мусорное ведро. Дровяная плита, которую топят только перед календарными праздниками, в остальное время она застелена старой клеенкой и используется как стол равно всеми жильцами. Напротив плиты – раковина с медным краном. Никаких смесителей нет, горячую воду покуда не провели. Посреди кухни – еще один общий стол, за которым в праздничные дни собираются гости. В комнате гостей не примешь, туда, если семья большая, и хозяева с трудом втискиваются, поэтому все дни рождения празднуются на кухне, и соседи первые среди приглашенных. И уж, конечно, нет никаких холодильников или тем паче микроволновок. Фанерный ящик, приделанный к стене за окном, и авоська с продуктами, вывешенная в форточку, вот и вся бытовая техника.
Игнат окинул взглядом отдельные столики, потом подъехал к общему большому столу и заглянул под свисающую клеенку.
– Это нечестно, – сказала Лида. – Я тут в домике.
– Ну и сиди в своем домике, раз ты такая трусиха. Тру€сы-тру€сы-трусики – продаем задаром по штукам и парам!
– Ничего я не трусиха! – Лида показалась на свет и замерла, уставившись на Игната.
Игнат ждал, боясь все испортить одним неправильным словом.
– Это что с тобой?.. – произнесла Лида чуть слышным шепотом.
Игнат пожал плечами, словно признаваясь в застарелой вине.
– Это тебя трамваем так?
Игнат кивнул.
– А мама сказала, что тебя трамваем совсем задавило! – вдруг закричала Лида пронзительным, дрожащим голоском. – Насмерть задавило! А я знала, что не насмерть! Ну, может, ноги отрезало. Так подумаешь – ноги! У дяди Феди, который на улице сидит, тоже ног нету, немцы ему ноги оторвали – и ничего! Ты не бойся, я тебя все равно не брошу… – Лида замерла, пытаясь сообразить, откуда выплыли эти слова, но, ничего не вспомнив, быстро, взахлеб договорила: – Ты только больше никуда не пропадай, а то я тебя ищу-ищу, а тебя нету.
– Не буду пропадать, – сказал Игнат.
– Я тебя возить везде буду на тележке. Вот и получится, будто ноги у тебя немножечко есть. А если мальчишки начнут дразниться, я буду им мстить. Ты знаешь, какая я вредная!
– Да уж знаю.
– Шура, а ты взаправду на меня не сердишься?
– Нет, конечно. Чего мне сердиться?
– Честное слово?
– Честное-пречестное!
– Тогда повторяй за мной: «Честное слово, красная звезда, Сталина и Ленина обманывать нельзя!»
– Кто повторяет, – отчеканил Игнат, – тот в уборную ныряет!
– Нырнула бы я, – радостно отпарировала Лида, – да очередь твоя!
Это было как пароль, кодовая фраза, по которой осуществляется взаимное узнавание: «Ты свой?» – «Да, я свой!»
Они переглянулись и расхохотались так, что, будь квартира и впрямь коммунальной, все соседи сбежались бы, желая выяснить, что случилось.
В эту ночь никуда Игната не вышвыривало, так что обошлось без глюкозы. Распростившись с Лидой, Игнат повозился немного, привыкая к настоящему телу, и крепко заснул, отложив осмысление похода на
